Самвел
Шрифт:
— Один из них был Тачат Рштуни, отец моего мужа, а другой Шавасп Арцруни — отец Меружана.
— Да, только эти двое остались в живых из двух больших нахарарских родов. И когда этих двух мальчиков палачи привели к Тирану, чтобы убить их, кто были те двое, что с обнаженными мечами в руках бросились к площади казни и спасли невинных детей?
— Один из них был твой отец — Артавазд, а другой — твой брат Васак.
— Да, Амазаспуи, один был мой отец, а другой — мой брат. Из-за этих двух мальчиков они бросили службу у Тирана, покинули свою родовую вотчину Тарон и укрепились в горах Тайка. Там
— Я не понимаю, почему ты мне напоминаешь об этом? — прервала княгиня.
— Потому, Амазаспуи, что на доме Аршакидов лежит кровавое пятно, и кровь должна быть смыта кровью…
— Но не кровью невинного народа.
— И кровью невинного народа, если он по глупости выступает защитником сгнившего, безнравственного дома Аршакидов. Если бы мы раньше избавились от этой династии, то наша страна была бы счастлива, так же, как и мы.
— Твоя голова забита пустыми бреднями, Ваган, — сказала с негодованием княгиня. — Страсть, ненависть, безудержная мстительность ослепили тебя и лишили всего человеческого, угодного богу. Скажи мне, в чем вина сына Тирана — Аршака, нашего нынешнего несчастного царя, обреченного на страдания в мрачной темнице Ануш? Вина ли его, что Тиран поступил дурно?
— Его руки тоже испачканы кровью, — с ядовитой усмешкой ответил князь. — Имей некоторое самолюбие, дорогая Амазаспуи. Кто велел убить твоего отца и моего брата?
— Царь Аршак.
— Кто велел перебить наших зятей — весь род Камсараканов и алчно захватил их город Ервандашат и замок Артагерс?
— Царь Аршак. Однако, что ты хочешь этим доказать, Ваган? Восстание твое и Меружана направлено не против аршакидских царей, а против государства. Пойми это! Тиран или сын его Аршак могли быть плохими царями. Но в чем виноваты их наследники? Быть может, сын Аршака Пап будет для нас хорошим царем.
— Ошибаешься, Амазаспуи: от змеи не родится рыба, а от волка — ягненок!
— Нет, это ты ошибаешься, Ваган! Вот родился же у тебя Самвел, наиблагороднейший юноша.
Едва ли на всем свете можно было найти человека, который посмел бы в лицо так едко порицать этого надменного князя и остался бы безнаказанным. Ваган не только уважал Амазаспуи, но и любил ее. Среди всех дочерей из рода Мамиконянов Амазаспуи выделялась своим высоким благонравием и умом. Поэтому она пользовалась общей любовью. Князь, заметив, что спор принимает неприятный оборот, пренебрег обидой, нанесенной ему родственницей, и сказал:
— Если Самвел не последует за мной, он мне больше не сын. Но оставим это. Мы отвлекаемся от нашего, разговора, Амазаспуи. Я говорил тебе о преступлениях Тирана и Аршака, чтобы доказать, что мы с Меружаном имеем все основания ненавидеть Аршакидов. Еще, более убедительные основания имела ты, Амазаспуи, потому что Аршак убил твоего отца. Так же, как и твой супруг, потому что Аршакиды велели перебить весь его, род. Но и ты, и твой муж не только остались верными, убийцам ваших предков, но даже со всей настойчивостью защищаете их. Кто их защищает, тот наш враг. А с врагом мы поступаем по-вражески. Вот
— Для чего же вы привели меня сюда?
— Чтобы твой муж сдался.
— Вот видишь, вместо того чтобы сдаться, он сжигает город Меружана и бросает нас в море огня. Что вы выгадали своей жестокостью, Ваган? Ничего! Вы только вызвали кровавую междоусобную войну. И эта война будет продолжаться бесконечно и примет еще более ужасный характер, если вы не свернете с вашего злодейского пути. Повторяю: тот, кто пытается уничтожить христианскую веру и престол своего государства, — тот изменник и, предатель. Ни я, ни мой муж никогда не будем союзниками предателей!
— Напрасно ты так думаешь, Амазаспуи. Мы, то есть я и Меружан, совершили бы большое преступление, если бы, как ты говоришь, ставили своей целью уничтожение религии. Мы стараемся вернуть наш народ к его исконной религии, к любимым богам наших предков. Большинство народа придерживается старой веры и ненавидит христианство. Что дало нам христианство? Лишь то, что сблизило нас с коварными византийцами и рассорило с нашими старыми друзьями и союзниками — персами.
— Разве можно, Ваган, расценивать веру, исходя из политических соображений и превращать ее в орудие личных интересов? И ради того, чтобы подружиться с персами, отказываться от своей веры? Значит, надо переменить…
— Я еще не кончил, Амазаспуи, ты все время меня перебиваешь.
— Кончай.
— Напрасно ты думаешь, что мы стремимся уничтожить родной нам царский трон. Разве Аршакиды нам родные? Они пришли из чужой страны парфян. Мы их только терпели, терпели их и персы, пока в Персии также господствовала династия Аршакидов. Ныне в Персии эта династия пала, и установилось новое, Сасанидское государство. Сасаниды не потерпят христианскую династию наших Аршакидов. Мы желаем уничтожить этот камень преткновения. После этого мы будем иметь своего родного царя, потому что Шапух обещал дать армянское царство Меружану.
Княгиня презрительно улыбнулась и, покачав красивой головой, сказала:
— Можно ли верить обещаниям вероломного Шапуха? Это же какой-то бред, которым может быть охвачен только сумасшедший Меружан. Пусть так! Но если согласиться с твоими рассуждениями, Ваган, что Аршакиды чужды армянам, так как они пришлые парфяне, то все мы окажемся чуждыми Армении. Например, мы, Мамиконяны — китайцы, предки твоего дорогого Меружана — ассирийцы, и еще многие из носителей нахарарских фамилий являются чужестранцами. Но время сделало нас всех армянами. Теперь все мы говорим на армянском языке, исповедуем армянскую веру и породнились с армянами. То же произошло и с Аршакидами.
Терпение Вагана истощилось. Он встал, подошел к княгине и сказал:
— Ты любишь спорить, Амазаспуи; ты и в детстве всегда спорила, когда мы во дворе замка играли в мяч. Но я скажу тебе очень коротко. Вот наша цель: христианство должно быть уничтожено, династия Аршакидов должна пасть, это необходимо для успокоения нашей страны. Меружан должен быть царем Армении под властью Персии. Мы должны объединиться с персами в общей религии ради большего укрепления нашей дружбы. У нас с ними не должно быть различий в религии.