Самые знаменитые реформаторы России

Казарезов Владимир Васильевич

Нарком здравоохранения Семашко, участвовавший в работе Всероссийского съезда врачей, узрел крамолу в выступлениях делегатов и принятых решениях, о чем и доложил Ленину. Результатом стало постановление Политбюро «Об антисоветских группировках среди интеллигенции», в котором предписывалось любые съезды проводить только с разрешения ГПУ, усилить контроль за работой прессы, образовать комиссию по высылке интеллигенции и т.д.

Цвет российской науки, мозг нации (по Ленину — говно) грузился на пароходы, названные впоследствии «философскими», и отправлялся в Европу. Названия некоторых организаций, из которых изымались высылаемые ученые: «Профессура 1-го Московского университета», «Профессора Петровско-Разумовской сельскохозяйственной

академии», «Профессора института инженеров путей сообщения», «По делу Вольноэкономического общества», «Список антисоветских профессоров Археологического института», «Список антисоветских агрономов и кооператоров», «Список врачей», «Список антисоветских инженеров», «Список литераторов», «Список питерских литераторов» и др.

С отъездом ученых закрывались кафедры, издательства, журналы и газеты, творческие союзы. Как ненужный хлам выбрасывались из страны выдающиеся писатели — Бунин, Набоков, Алданов, Ходасевич, Бальмонт, Мережковский, Осоргин, Вяч. Иванов, Северянин, Гиппиус, Цветаева и многие другие; философы — Бердяев, Питирим Сорокин, Франк.

Но политика по отношению к интеллигенции не была последовательной. То депортировали насильно, то не выпускали, как в случаях с Блоком и Сологубом, то рассылали по глухим местам Советского Союза. Но как бы там ни было, интеллигенция выключалась из активной общественной жизни.

Как же собирался Ленин заполнять образовавшийся интеллектуальный вакуум? О полноценной замене в короткий срок речи быть не могло. Кто-то из великих французов, кажется, Сен-Симон, сказал, что если у нации уничтожить по пятьдесят человек, стоящих первыми в списках лучших в своих отраслях науки, искусства, предпринимательства, ремесел и других сфер деятельности, то нация будет обречена на долгие годы деградации, отброшена назад в своем развитии.

Но у Ленина был свой взгляд на этот счет. Он полагал возможным подготовить взамен старой интеллигенции новую, свободную от так называемой буржуазной морали. И сделать это быстро, в масштабах многомиллионной страны.

Под стать вождю были и его ближайшие соратники. Лев Троцкий был уверен в том, что не будет проблем с заполнением вакуума в связи с ликвидацией и ссылкой писателей: «Фабрика для создания новых пролетарских поэтов-художников у нас есть, но это не МАППы (Московская ассоциация пролетарских писателей. — В.К.) и не ВАППы (Всесоюзная ассоциация пролетарских писателей. — В.К.), а РКП (Российская коммунистическая партия. — В.К.)… И потому литератор-коммунист, как член РКП, должен сосредоточить свое внимание на творчестве своей партии».

Пролетарские вожди мнили себя полубогами, а может и богами, получившими шанс не просто делать историю, а создавать нового человека, принося при этом в жертву целые народные слои и группы. Бухарин, по выражению Ленина, любимец партии и ее теоретик, писал: «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи». Ленину очень понравились слова «любимца партии», он написал на полях «именно».

Будучи политиком, отвергавшим какие бы то ни было нравственные ограничители, обманывая целые классы, предавая и уничтожая вчерашних соратников по политической борьбе, Ленин сеял семена в обществе, которым суждено было дать обильные всходы.

Выступая перед делегатами III съезда комсомола, Ленин дает напутствие, по которому потом сверяли свою нравственность многие поколения советской молодежи. «Всякую такую нравственность, взятую вне человека, вне классового понятия, мы отрицаем… Мы говорим, что наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата… Мы в вечную нравственность

не верим и обман всяких сказок о нравственности разоблачаем».

Чтобы освободить тех, кто проводит в жизнь, осуществляет на деле диктатуру, ведет классовую борьбу, от какой-либо ответственности перед законом, Ленин дает указание наркому юстиции Курскому, редактирующему уголовный кодекс: «Суд должен не устранить террор, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать его надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широко». Разве не об этом самом говорил Гитлер своим солдатам, посылая их завоевывать и уничтожать народы, освобождая от химер совести?

Ленину принадлежит формула, которой руководствовались его последователи в своей деятельности: «Революционная целесообразность выше формального демократизма».

Без уничтожения интеллигенции этим ленинским установкам не суждено было бы утвердиться в обществе, стать новым кодексом чести для устроителей новой жизни.

После разоблачения культа личности Сталина долгие годы обществу навязывалось противопоставление двух вождей — кровожадный монстр Сталин и «самый человечный человек» — Ленин. Представляется, что такая трактовка неверна в принципе. Не имея возможности широко развивать эту тему, приведем свидетельство В.М. Молотова, работавшего с ними обоими. На вопрос — кто был более суровым человеком — Ленин или Сталин, Молотов ответил: «Конечно Ленин… Тамбовское восстание приказал подавить, сжигать все… он никакую оппозицию терпеть не стал бы, если бы была такая возможность. Помню, как он упрекал Сталина в мягкотелости и либерализме: „Какая у нас диктатура? У нас же кисельная власть, а не диктатура“».

Совершенное Лениным будет всегда будоражить воображение людей, так как ничего подобного история человечества не знала. Александр Македонский, Юлий Цезарь, Наполеон, Гитлер, другие сотрясатели основ — не были столь амбициозны в своих устремлениях. Мечтая о мировом господстве, они не ставили перед собой задачу переделать самого человека. Подчинить — да, но изменить — нет.

Столыпин говорил о частной собственности, как о природном свойстве человека, наряду с такими, как влечение к продолжению рода и чувство голода. Следовательно, пытаться уничтожить в человеке это свойство — значило замахнуться на изменение самого человека, не только его социальной, но и биологической сущности. Ленин пошел на это, зная, что до сих пор никому за всю историю человечества ничего подобного не удавалось. Хотя сама идея о рае земном, об уравнительной справедливости, то вспыхивая, то угасая, существует столько, сколько существует человечество. Несмотря на то что в конечном счете дело его жизни потерпело крах, влияние Ленина на мировую историю стало громадным и отнюдь не закончилось.

Наша революция и реальный социализм оказались холодным душем для других народов. Популярные в мире в начале XX в. коммунистические идеи быстро теряют своих приверженцев. Люди нашли иные, кроме революционных, формы достижения социального мира. А не случись революции в России, она произошла бы в другой стране, или, по Марксу, сразу в нескольких. Так что мировое сообщество должно быть признательно России, позволившей на себе произвести ленинский эксперимент. Ленин, через насилие захотевший построить коммунистическое общество, нанес громадный урон самой коммунистической идее. Но неправильно думать, что с крахом «реального» социализма, с уходом из жизни тех, кто его строил, эта идея сошла на нет. Альберту Эйнштейну приписывают такие слова: «Новые идеи побеждают по мере вымирания сторонников старых идей». Но с ленинским наследием так не получится, так как идея об общем равенстве жила до него тысячи лет и будет жить после. И люди будут помнить о Ленине, как о человеке, решившем претворить ее в жизнь.