Самый лучший пионер
Шрифт:
— Здравствуйте! — Поприветствовала нас средних лет секретарша, не прекращая стучать на печатной машинке: — Присаживайтесь, Борис Николаевич вас скоро примет.
Присели, мама начала нервно теребить ремешок сумочки.
— Мы же только бумажки подписать! — Шепнул я ей: — Ну Полевой, ну классик, ну главный редактор! Хороший дедушка, ты же видела — все уже решено, нам нужно просто сидеть, кивать и говорить «спасибо». Неужели мы не справимся?
— Справимся! — Нервно улыбнулась мама: — Просто ты еще мал, и не понимаешь
— Пришел к барину — ломай шапку?
Мама щелкнула меня по носу и надулась:
— Никогда и не перед кем не унижалась и не собираюсь!
— И в мыслях не было! — Покачал я головой: — Просто пытаюсь тебя подбодрить!
— Это я должна делать! — Фыркнула мама.
— Сводишь меня к зубному? — Перевел я тему.
— Зуб заболел? — Заботливо спросила она и потянулась к моему рту: — Ну-ка дай посмотрю!
— Не здесь же! — Застеснялся я.
Мама немножко порозовела и снова села ровно.
— Не болит, просто мало ли — если что-то не в порядке, лучше вылечить заранее — потом-то больнее будет! — Пояснил я.
— Раньше пока три дня не провоешь, к зубному не загнать было! — Порадовалась моему здравомыслию родительница: — Обязательно свожу!
— Только не в воскресенье, нас на картошку повезут, — Напомнил я.
— А кто тебе в воскресенье лечить будет, если не болит? — Удивилась мама.
Из кабинета Полевого вышел одетый в костюм плешивый (в отличие от хозяина кабинета) мужик лет сорока, попрощался с секретаршей и вышел. Главред выглянул в приемную, увидел нас, благожелательно кивнул:
— Еще раз здравствуйте. Проходите.
Скучные эти советские кабинеты — все, считай, одинаковые с поправкой на качество мебели и размеры портрета Брежнева и бюстика Ленина.
— Присаживайтесь! — Разрешил Полевой, и мы уселись напротив него.
— Наталья Николаевна, Сергей, я не стал говорить об этом при всех, но есть небольшая сложность.
Мама начала бледнеть.
— Сложности связаны с Сережиной фамилией, — Продолжил главред и спросил меня: — Ты не против, если мы опубликуем тебя под псевдонимом?
Само собой, против я не был:
— Мамина фамилия подойдет? — Повернулся к маме: — Ткачёв Сергей Владимирович, звучит?
Ну не любит массовый советский житель КГБ. Не любит и побаивается, а какой будет первая ассоциации при фамилии Андропов?
— Фамилия у вас, Наталья Николаевна, замечательная, классово-правильная! — Одобрил Полевой.
— Ты правда не против? — Тихонько спросила меня мама.
Видимо, старому Сереже быть Андроповым очень нравилось.
— Я бы вообще фамилию на твою поменял, целиком! — Кивнул я: — Надоело в «однофамильцах» ходить! — Повернувшись к улыбнувшемуся на «однофамильца» Полевому, поблагодарил: — Спасибо за очень хорошую идею, Борис Николаевич.
— Мне в свое время тоже дали псевдоним! — Поделился он: — Так что теперь эстафета передается тебе! — Подмигнул
— Просто повезло! — Покачал я головой и задал подтверждающий отмазку вопрос: — А авторский лист — это сколько обычных книжных?
— По-разному, — Пояснил главред: — Авторский лист — это сорок тысяч печатных знаков, включая запятые, точки и все остальное.
— Понял, спасибо, Борис Николаевич.
— Так вот — так как Сережа не является членом Союза Писателей, выплатить ему больше двухсот пятидесяти рублей за авторский лист мы не сможем, — С явным сожалением «расстроил» нас Полевой.
— Я бы пошутил, что надо бы добавить, но больше всего на свете я сейчас боюсь проснуться!
— Спасибо вам огромное, Борис Николаевич! — Наконец-то ожила мама и достала из сумочки французский одеколон, купленный у Фила за много денег, протянула главреду: — За то что заметили и дали шанс Сережке!
— Такие писатели нам нужны! — Спокойно принял взятку главред — в СССР вообще никто особо на этот счет не комплексует, от души же люди дарят, почему не взять? — Спасибо! Если у вас нет вопросов, отправляйтесь в приемную к Гале, и она все оформит.
— Спасибо, Борис Николаевич! — В очередной раз поблагодарили мы, пожали классику руку, и пошли подписывать бумаги.
— Сережка, а может я тоже сплю? — Шепнула мне на ухо мама.
Глава 13
— Полторы тысячи рублей! — Не переставала изумляться мама по пути к метро: — Это же считай моя годовая зарплата!
— А это ведь только начало — некоторые и по две тыщи за авторский лист получают!
— Иии! — Протянула мама: — Это ж какие деньжищи-то! — Заподозрив неладное, спросила: — А ты откуда знаешь?
— Не помню, — Привычно пожал плечами я.
— И когда же ты вспомнишь? — Грустно вздохнула мама.
Надоело! Прости, Наташ, сейчас будет немножко больно, но так будет лучше для нас всех.
— Мам… — Остановился и посмотрел в землю.
— Что? — Остановилась и она.
— Я — плохой, да? — Шмыгнул носом: — Ты все время говоришь «вспомни», «вспомнишь». А если нет? Сколько времени прошло — а толку нет! — Поднял на нее напуганный взгляд: — Ничего уже не вернется! И как мне теперь быть, если тебе нужен тот Сережа, а я — совсем другой! И даже если что-то вспомню — останусь таким, как сейчас! — Мамины увлажнившиеся глаза кольнули сердце: — Ты меня выгонишь?
Родительница схватила меня в охапку, и, обильно поливая слезами и поцелуями, долго и трогательно объясняла, какой я дурачок и как она мной гордится. Заткнись ты, совесть — шоковая терапия тоже терапия, если аккуратно, а не в масштабах страны.