Самый лучший пионер
Шрифт:
— А мне ты другую песню про коня пел! — появилась в кухне Александра Николаевна.
С набитым ртом отвечать не стал, прожевал и пояснил:
— Мне лошади нравятся! А кто это все готовил?
— Я! — с улыбкой призналась Пахмутова.
— Очень вкусно, спасибо большое!
— Кушай на здоровье! Сейчас Эдуард Хиль приедет.
— Как во сне! — поделился я ощущениями.
— Мир — очень интересная штука! — заметил Николай Николаевич.
— Очень! — согласился я. — Меня вот в середине лета машиной задавило, и нас с мамой в Кисловодск
— Крепок! — уважительно признал Добронравов.
— А вчера на картошку поехали, и оказалось, что работать будем именно в его колхозе!
— Удивительное совпадение! — улыбнулась Пахмутова.
— Вы же не сочтете меня мерзким и жадным, если я спрошу, сколько платят за стихи «не-членам»? — обратился я к опытному Николаю Николаевичу.
— Что ты, Сережа! — с немного расстроенной улыбкой — обидно, когда не ценят! — покачал он головой. — Жадина таких стихотворений никогда не напишет. «Не-членам», — он ухмыльнулся. — Платят по сорок копеек за строчку.
— Спасибо! — поблагодарил я. — А вот прозаикам за авторский лист платят. Как вы думаете, по какой сетке бы тарифицировали роман с стихах «Евгений Онегин»?
Хозяева жилища хохотнули.
— Или наоборот — поэму Гоголя «Мертвые души». Строчек там ухх! — добавил я.
Смех зазвучал еще вкуснее. Закрепляя успех, рассказал им пару анекдотов — про поэта и композитора соответственно. Хе, судя по лицам, отныне я здесь всегда желанный гость! И замечательно — такие связи нам ох как нужны.
— А анекдоты тоже сам придумываешь? — спросил Добронравов.
— Частично! — ну не переобуваться же? Встал на путь попаданца — будь добр пройти его до конца. — Я уже три фельетона про американцев в «Юность» отправил, Борис Николаевич обещал подумать, и, возможно, напечатать.
— Удивительно разносторонний талант! — покачала головой Пахмутова.
Я доел, Николай Николаевич остался на кухне мыть посуду, а Александра Николаевна повела меня в рабочий кабинет — здесь стоит настоящий рояль. Вдоль стен — куча шкафчиков, забитых всяческой сувениркой — как отечественной, так и импортной.
— У вас интересно! — сделал комплимент хозяйке, с удовольствием разглядывая жуткую африканскую маску.
— Знакомые дарят, — немного смущенно пояснила она.
Какие мы скромные!
— Черное на белом, кто-то был не прав, я — внеплановый сын африканских трааав… — подкрепил статус музыкально одаренного мальчика кусочком песни.
— Это про студентов университета Дружбы Народов нашей зимой? — хихикнула она.
— Да! — хохотнул я.
— Смешно!
В дверь позвонили, Пахмутова попросила меня подождать в очень уютном мягком кресле, и покинула «офис», чтобы через пару минут вернуться с переодевшимся в брюки и рубаху мужем и одетым в костюм человеком-мемом Эдуардом Хилем, красивым, тридцатичетырехлетним, с шикарной черной шевелюрой.
Поднявшись на ноги, пожал выданную мне звездой руку — рукопожатие
— Хиль, Эдуард Анатольевич. Артист.
— Ткачёв, Сергей Владимирович. Пионер.
— И начинающий поэт-песенник! — добавила Пахмутова. — А еще — композитор и прозаик.
— И немножко драматург! — скромно шаркнул я ножкой по ковру.
— Человек-оркестр, стало быть! — мягко засмеялся Хиль и обратился к женщине. — Александра Николаевна, Николай Николаевич, вы же знаете — я к вам всегда с огромной радостью в гости прихожу, но у меня через три часа запись на «Мелодии»… — с извиняющейся улыбкой развел он руками.
— Успеем! — заверила его композитор, усадила Хиля с мужем на диван и посмотрела на меня. — Сережа, отпустим Эдуарда Анатольевича побыстрее?
— Конечно! — подтвердил я. — Давайте с «Дважды два четыре» начнем!
Песенка была освоена за пятнадцать минут. Еще за десять — потому что со второго раза, чихнул артист — Хиль под аккомпанемент Александры Николаевны записал песню на пленку. Пахмутова начала на меня коситься — не сдержавшись, я пару раз выдал музыкальные термины, научить которым за одно занятие Дима меня бы никак не успел.
— Просто замечательно! — высказал я запрошенное советскими звездами мнение.
Перешли к «Чему учат в школе». Над ней работали подольше — полчасика, сэкономив время на записи — Хиль отписался с первого раза.
Качество «демок», само собой, просто ужасающее, несмотря на импортный магнитофон с не менее импортным микрофоном, но разобрать суть и «застолбить» песенки в ВУОАПе хватит. Поблагодарив артиста, отпустили его по делам, и принялись «аранжировать» и записывать — Пахмутова и сама замечательно поет — остальные песни, уже к семи часам вечера набрав «демок» на полноценную большую пластинку.
— Невероятно! — не переставал изумляться Добронравов.
— Но факт! — почему-то держась за голову, грустно поддакнула ему жена.
— Извините, я не нарочно! — на всякий случай покаялся я.
— Тебе совершенно не за что извиняться, Сережа! — поспешила успокоить такого необычного мальчика композитор и перевела тему. — Кого бы ты хотел видеть исполнителем остальных песен?
— Извините, Александра Николаевна, но, если можно, я бы хотел доверить выбор вам — кроме Эдуарда Анатольевича у меня предпочитаемых кандидатур не осталось.
— Что ж, тогда я бы хотела отдать пару песен моей хорошей подруге Людмиле Георгиевне Зыкиной.
Это которая вне времени и пространства? И которая у нынешнего министра Екатерины Алексеевны Фурцевой в подругах ходит?
— У нее очень хороший голос! — выразил я «одобрямс». — Если она не против, можем ей даже околофольклорную танцевальную пластинку записать.
— Это как «Конь-огонь»? — спросил так и оставшийся в кабинете — интересно же! — Добронравов.
— «Конь-огонь» я бы пока сохранил, у него аранжировка не совсем привычная должна быть, — покачал я головой и шепотом добавил. — Околорок!