Самый лучший пионер
Шрифт:
Танина семья вместе с их коммунальными соседями — аж двенадцать человек — сидели на кухне. Их квартира больше нашей, кухня, соответственно тоже — аж две плиты и столько же холодильников. А еще я понял, как сильно нам повезло, что из малышей у нас только тихая дочка тети Нади — визг стоял страшный.
Настроив слух на игнорирование раздражителя, вежливо всех поприветствовал и уселся за отведенный семье Богдановых кусочек стола.
Вот он, Танин отец — наполовину седой, бледный, худющий, руки трясутся — классический вышедший из запоя алкаш. Глаза тоже каноничные —
Таня проводила меня до двери, я пообещал при первой же возможности вытащить ее погулять, и вернулся домой.
Александра Николаевна за нами приехала, довезла до ВУОАПа, чуть ли не за руки протащила по нужным кабинетам, мама расписалась где надо, и композитор довезла ее до ателье, начисто проигнорировав «я и на метро доеду!». На все про все — чуть больше трех часов. Невыносимо быстро для СССР! Вот что значит иметь «таран». Само собой, маме придется посетить ВУОАП еще пару раз с целью подписать то, что не дали сегодня, но мы бы тут блин месяц без Александры Николаевны валандались. А с ней мне даже «прикрепили» ответственного сотрудника, чей телефон надежно зафиксирован в памяти и наших с мамой блокнотах. Да, примет без очереди и «всячески поспособствует». Но лучше все песни нести сначала Пахмутовой, чтобы не обиделась.
Неделя прошла без сучка и задоринки — мы успешно подготовили материал для Зыкиной, новенький проигрыватель занял достойное место на нашей стенке, а мне придется идти на ковер к самой Фурцевой во вторую неделю октября — решили подождать выхода журнала с «Зорями» и фельетонами, для надежности, так сказать.
После возвращения в школу мне торжественно заявили, что моя старая черепно-мозговая травма, оказывается, с полевыми работами совершенно несовместима. «Социальная справедливость» начинает работать! Жаль не получится засмущать «случайной» встречей лапочку-Сонечку, но куда она от меня денется? Если Подмосковье, значит поступать будет в Москву. Педагогических у нас не так много, так что в следующем году она обязательно встретит сидящего на лавочке с шикарным букетом в руках комсомольца.
Записываться музыканты будут без меня — а нафига я там? Советские музыканты что, «дважды два — четыре» без меня не освоят? За всей этой суетой не забыл и о «Белом Биме» — рукопись уже у Полевого, вместе с парочкой свежих фельетонов. Обещает первую половину опубликовать уже в декабре. Параллельно все «мои» подвергшиеся аранжировкам стихи в еженедельном режиме публиковала «Литературка». Строчки считать откровенно лень, поэтому просто подождем октября, а вместе с ним — первые гонорары. Интересно, сколько накапает?
Глава 17
— Ну молодец, Андропов! — похвалила меня математичка. — Неделю пропустил, но наверстал! Молодец! Садись, «пять»!
Гордо шествуя к своей парте, услышал шепотки: «не он», «подменили», «Макса от*издил», «песни», «стихи», «Юность» — ребята не стеснялись выражать «респект» и в глаза, но, видимо, им этого не хватило. Усевшись рядом с Таней,
Ржака!
«Буду относиться к этому как к похвале» — накарябал я в ответ.
«Прости, я не разобрала» — написала Таня.
Чертыхнувшись про себя, сменил древнюю авторучку на карандаш и написал еще раз.
«Да! Электроник — хороший! И ты — тоже!»
Поблагодарил девушку улыбкой, она немножко покраснела и перевела тему: «В воскресенье мы с папой идем в цирк!»
«Это здорово!» — искренне порадовался я за временно получившего отца обратно Таню.
— Так, Богданова, ну-ка к доске! — заметила неладное математичка.
Подруга подпрыгнула, залилась краской — на хороших детей учительские замечания работают — и пошла решать пример, вернувшись на место с заслуженной пятерочкой.
— Молодец! — вернул я ей похвалу.
После школы пошли к ДК, нужно «выписаться» с гитары — а нафига оно мне теперь?
— И правильно! — поддержала меня Таня. — Где какой-то Дима, и где сама Пахмутова! — сделала совершенно правильный вывод и сменила тему, рассказав, как они всей семьей три года назад ездили на Черное море — ее отец тогда бухал значительно меньше.
Это девушка без задней мысли рассказала, без намеков, но летом на море я ее так и так возьму. Сама она об этом не знает — мы с мамой жуть какие таинственные.
Музыкант нашелся в своем кабинете — щедра Партия, даже такому помещение выдала.
— Очень жаль, Сережа, что ты решил бросить музыку! — грустно вздохнул Дима, когда я поведал ему о цели своего визита.
— Я не бросаю, просто повезло с Пахмутовой подружиться, и она надо мной шефство взяла. Говорит, что самородков нужно по-особенному обучать! — скромно шаркнув ножкой, пояснил я.
— Брешешь! — выпучил глаза Дима.
Пожав плечами, открыл портфель и вынул оттуда доказательства: страницы «литературок» с «моими» стихами, совместную фотографию с Пахмутовой, Добронравовым и Зыкиной с автографами и уже нормально записанные на бобину детские песни — две штуки, которые Хиль исполняет. Больше мне пока ничего не выдали.
— Ткачёва — девичья фамилия моей матери, — пояснил я худруку. — Андроповым быть жутко неудобно, поэтому скоро совсем Ткачёв стану, мама уже все нужные заявления написала.
— Ну-ка… — заинтересовался Дима и поставил пленку. Послушав, посмурнел и спросил. — Это — твое?
— Мое! — подтвердил я. — И только начало. Прости, Дим, но, если бы у тебя была возможность учиться у Пахмутовой, а не в ДК — ты бы что выбрал?
— Да это понятно! — вздохнул он. — Ну, если вдруг что, возвращайся — нам такие пионеры нужны! — натянув на лицо улыбку, он пожал мне руку, и мы с Таней покинули его закуток.
— Он так расстроился! — заметила она.
— Не потому расстроился, — покачал я головой. — Он же музыкой всю жизнь занимается, а я только начал — и сразу под крылышко к всенародно любимому композитору.