Самый лучший пионер
Шрифт:
— Да какие подвалы, Сережа? — мягко улыбнулась Пахмутова.
— Можете проверить! — буркнул я и уставился в окно.
— Не стану, — покачала она головой. — А на чем ты играть умеешь?
— Фортепиано и гитара, — признался я.
— То-то ты аж дергался, когда я нарочно неправильные ноты брала! — с хитрой миной на лице подмигнула она мне.
— Самоконтроль пока не совершенен, — покаялся я.
— Да ты уже готовый шпион! — фыркнула она. — У Людмилы Георгиевны прекрасное музыкальное образование, и она ничего не
— Просто радовалась обновкам репертуара! — улыбнулся я. — Вот и не обратила внимания. Школьники же все время дергаются и суетятся.
С Зыкиной записали «демку» «Текущего ручья», и завтра в ВУАП мы поедем все вместе. Под рояль, конечно, прямо не то, но никто в таком виде в ротацию песню и не пустит. Такой мощный шлягер заставил певицу очень сильно проникнуться идеей «околофольклорного» диска, и она на радостях даже расцеловала меня в щеки. Зыкина вообще хорошая (передо мной, по крайней мере) — веет от нее этакой аурой доброй бабушки, несмотря на сорокалетний возраст. Некоторые люди будто рождаются дедушками и бабушками. Подарок хороший по итогам записи пообещала — настоящий ГДРовский проигрыватель с бобинами и пластинками. Само собой, весь материал будет показан маме Наташе — извелась поди, похитила Пахмутова любимого сыночку-корзиночку. Проигрыватель есть у тети Нади, так что проблем не возникнет.
— У нее с репертуаром плохо, — согласно кивнула Александра Николаевна. — Казалось бы, «Платок» и «Волгу» вся страна поёт, но…
— Но потенциал такой замечательной певицы пропадает, — поддакнул я.
— Именно! — подтвердила Пахмутова. — Это — отличные песни, но тягучие как та самая Волга. Под такие на танцах никто плясать не станет. А вот с твоими, Сережа, ууу!.. — протянула она и спросила. — Раз ты на фортепиано играть умеешь, значит и нотную грамоту знаешь?
— Знаю, — подтвердил я.
Чего уж теперь?
— Давай так поступим — скажем всем, что я с тобой индивидуально занимаюсь, — подмигнула в зеркало заднего вида. — Уж прости за нескромность, но это гораздо лучше оправдает твой, так сказать, прогресс, чем походы к этому твоему Диме!
— Спасибо огромное, Александра Николаевна! — от души поблагодарил я.
— Про Николая Николаевича даже не переживай — если его спросят, он все подтвердит. Он у меня вообще не из болтливых, даром что поэт!
Верю — болтливые деятели культуры в СССР столько десятков лет подряд госнаграды не получают.
— Я все понял. Это — просто бесценный подарок, Александра Николаевна.
— Какой там подарок! — фыркнула она. — Я на одних только авторских с твоих песен… — она осеклась, усовестилась, и вздохнула.
— Общее дело делаем, одной культуре служим! — жизнерадостно успокоил ее я.
— Другие тоже «служат», а у самих в голове одни кооперативы, «Волги» и путевки на курорты! — фыркнула она, поерзала, пробежала пальцами по рулевому колесу и испытала потребность оправдаться: — Ты не подумай,
— Если страна считает нужным выделить кому-то машину, нужно брать! — не стал я ее осуждать. А за что? — Вы ведь и «Волгу», и квартиру, и должность полностью заслужили — песня ведь строить и жить помогает, а значит — вещь полезная!
— Ох полезная! — согласно улыбнулась Пахмутова. — Каждый раз, когда с рабочими коллективами встречаюсь, поражаюсь, насколько сильно народ благодарит!
— Приятно, наверное! — улыбнулся я.
— Очень приятно! — не стала она притворяться.
— А вас в редакцию «Литературной газеты» случайно не Борис Николаевич подослал? — спросил я.
— Умный! — вздохнула композитор. — Он! «Сашка, у меня тут феноменальный пионер завелся, завтра в девять в «Литературке» его лови, не пожалеешь»! — весьма похоже изобразила она Полевого.
— Не пожалели? — на всякий случай уточнил я.
— Скажешь тоже! — фыркнула она.
— Очень много для меня Борис Николаевич делает, — признал я. — Даже не представляю, как отблагодарить.
— А ему и не нужно! — хихикнула Пахмутова. — Ты же знаешь, как его лучшая повесть называется?
— «О настоящем человеке»?
— Вооот! — радуясь понимаю, подтвердила она. — Вот и он у нас такой, настоящий!
— Вы тоже настоящая! — позавидовал я.
— А ты? — спросила она, придав лицу строгости.
— А я полон фальши, но старательно загоняю ее туда, где она не сможет навредить Родине, — признался я.
— Например? — спросила она.
— Я — атеист, Александра Николаевна, но бог, как философская концепция и художественный образ — более чем материален.
Перерожденный атеист, да. Проблемы?
— И? — не поняла она к чему это я.
— А в стихи и книги его не вставишь — идеологически вредно, и я с этим всем сердцем согласен — попы хуже червей, бесконечная черная дыра для поглощения любого количества добавленной стоимости, которую можно потратить несоизмеримо полезнее!
— А где фальшь-то? — не поняла она.
— Ну не вставил что-то типа «самую наивную просьбу господь исполнит первой»… Исключительно для красоты, понимаете?
— Очень даже понимаю! — подтвердила Пахмутова, которую цензура тоже временами поддушивает. Как и всех, впрочем.
— Ну и вот — мне обидно от хорошей строчки отказываться, но я понимаю, что так будет лучше с точки зрения государственного строительства, которое — самая важная штука в мире! Вот и получается — вставить хочется, а нельзя. Лицемер я, Александра Николаевна!
— Тюю! — весело протянула она. — Это вот такая у тебя «фальшь», Сережа? Ты не переживай, за мысли у нас не наказывают! А старшие товарищи всегда позаботятся, чтобы у тебя не было никаких проблем с цензурой — подскажут, помогут.
— Это хорошо! — изобразил я облегченный вздох.