Самый младший
Шрифт:
Макар замолчал.
— Что — Настасья? — переспросил Петров.
— Как — что? Тоже спрашивает. Что она, не человек?
— Да, да, конечно, это ведь я, Макарка, так сказал. Работа у меня такая, что дома не посидишь.
— Да вы и без работы дома не бываете, — пробурчал Макар. — Вот теперь, как вернётесь, у меня к вам разговор будет. Посоветоваться хочу.
— Быть тебе лётчиком или не быть? Так, что ли? — засмеялся Фёдор Александрович.
— Нет, не угадали, —
— А в чём же дело?
— Да вот в чём. Хотел издалека какую-нибудь птицу заполучить. Может, у нас приживётся. Как вы думаете?
Макар ловко надел на плечи рюкзак.
— Я вас провожу, — сказал он, — мне к метро по дороге.
— Птицу? Поимею в виду, но обещать не могу. В общем, подумаю. Пошли!
На кухне их встретила тётя Маша.
— Летишь? — спросила она.
— Лечу, — ответил Фёдор Александрович.
— Будь поаккуратней! — Тётя Маша дошла с ними до двери и ещё постояла на крылечке, пока они не ушли со двора.
В эту свою отлучку Фёдор Александрович вдруг прислал весточку. Письмо было Сергею Бодрову, но в нём было всем по привету: и Геннадию, и Мише, и Макару, и Настеньке, всем Тимохиным и Бодровым.
Ответа писать не пришлось — обратного адреса в письме не было.
— Опять где-нибудь за океанами, — сказал Сергей. — Теперь скоро не прилетит.
Случалось несчастье…
Время шло. Наступил март. Вечерами Настенька и Алёшина мама шили тёте Маше нарядное шерстяное платье.
— Замучили вы меня! Хватит вам примерять, — сердилась тётя Маша.
А Настенька снова и снова перекалывала то складочки, то выточки. Наконец тётю Машу освободили от булавок, и она села.
— Платье, мама, должно быть по фигуре, — сказала Настенька. — А так оно мешок мешком, никакого вида.
— Откуда же у меня теперь вид? — засмеялась тётя Маша.
— Как это — откуда? — Степан Егорович слышал весь разговор и тоже пришёл в кухню. — Ещё какой вид! — сказал он. — Королева!
Тётя Маша замахала на него руками:
— Уйди ты!
— Правильно, правильно, — сказала Ольга Андреевна. — Вы будете у нас такая нарядная, что все ахнут. А в старухи вам ещё рано записываться. — И она приложила тёте Маше к плечу мягкую материю. — Идёт?
— Говорю — королева, — ответил Степан Егорович.
Он подсел к столу, и в кухне продолжался хороший вечер. Дядя Стёпа читал, Ольга Андреевна и Настенька шили. А тётя Маша, разложив продовольственные карточки, считала талоны. Это было занятие трудное. На такую семью, как Тимохины, талончиков немало, а всё равно не хватает. Вот тётя Маша и мудрит.
— Три кило, три кило восемьсот, —
— Сошлось? — спрашивает Степан Егорович.
— Балабол ты! — сердится тётя Маша. — Перепутал мне всё! — и снова считает.
Все уже дома, нет только Алёшиного папы и Миши — они приходят поздно.
В сенях хлопнула дверь. Ольга Андреевна прислушалась. Раздался звонок, но она не встала — побежала открывать Настенька.
— Вас спрашивают, Ольга Андреевна! — сказала она вернувшись.
Вместе с ней в кухню вошли незнакомые.
— Бодрова Ольга Андреевна? — сказал один из них, в военной форме, и все поняли, что случилось несчастье.
— Где он? — спросила Алёшина мама.
— Вам надо поехать с нами, — сказал военный.
Тётя Маша подала Ольге Андреевне пальто и накинула ей на голову свой платок.
— Я с ней, — сказал Степан Егорович.
Он осторожно свёл Ольгу Андреевну с заледенелого крыльца и усадил в машину.
Ольга Андреевна дрожала и всё повторяла часто-часто:
— Ничего-ничего.
Машина мчалась по городу, потом огни стали попадаться реже, и они выехали на широкое тёмное шоссе. Из машины не было видно ни домов, ни леса, который стоял по бокам дороги. Но вот навстречу им загорелся красный огонёк шлагбаума. Машина остановилась. По высокой железнодорожной насыпи промчался освещённый поезд. И, когда вдалеке замолк его резкий гудок, они переехали путь.
— Нужно пройти сюда, — сказал военный Степану Егоровичу. — Может быть, вы один?
— Я пойду! — сказала Ольга Андреевна. — Я пойду! — повторила она.
В холодном доме полустанка лежал Алёшин папа. Ему уже не могли помочь «скорая помощь», которая, сверкая фарами, стояла у дверей, и осторожные люди, которые уложили его на носилки.
— Это он, Серёжа! — сказала мама и упала. Ей казалось, что она падает куда-то глубоко-глубоко.
— Вряд ли довезём. Пульса почти нет, — сказал кто-то, наклонясь над ней, но она ничего не слыхала.
Мама не вернулась домой, её отвезли в больницу.
Домой вернулся один Степан Егорович. Не снимая шапки, он молча обнял тётю Машу, и та ни о чём не стала его расспрашивать.
Последняя встреча
Страшные дни шли долго. Настенька приходила из больницы, и Алёша всё ждал, когда она скажет, что можно пойти навестить маму.
И наконец разрешили.
Тётя Маша, крепко держа Алёшу за руку, поднималась вместе с ним по широкой лестнице. Алёша шёл и оглядывался. Он никогда не был в больнице. Тихие длинные коридоры. Пахнет лекарствами.