Самый жестокий месяц
Шрифт:
– Может быть, я там что-то не стер. Простите. Какой же я идиот! – Робер Лемье опустил голову и помотал ею. Он готов был затопать ногами. – Извините меня, сэр.
– Вы понимаете, что это значит? – спросил Бовуар.
– Да, сэр. Это значит, что все в деревне, а возможно, и в округе знают теперь, что нас интересует эфедра. У них хватит ума, чтобы понять причину нашего интереса.
– Это означает, что убийце известно то, что известно нам, и он определенно попытается избавиться от этих таблеток. Если уже не избавился, –
Лемье запрокинул голову, так что его нос стал указывать в небеса.
– Извините. Вы правы. Мне этого и в голову не приходило.
– Ах вот как? Так подумайте хорошенько. Чем, по-вашему, мы здесь занимаемся? – прошипел Бовуар, стараясь не повышать голос, чтобы его не услышали другие. – Где-то здесь находится убийца. Кто-то из местных жителей не боится убивать. Вы знаете, что удерживает большинство людей от убийства? Страх. Страх быть пойманным. Мы здесь имеем дело с бесстрашным человеком. Это очень опасный человек, Лемье. А вы дали ему огромную фору.
Гамаш слушал с интересом, хотя и не соглашался. Страх может остановить некоторых людей от совершения убийства, но Гамаш точно знал, что именно страх заставляет многих людей идти на убийство. Именно страх лежит в основе всех других эмоций. Именно страх преображает и превращает другие эмоции в нечто отвратительное. Подобно алхимику, он может превратить день в ночь, радость в отчаяние. Раз укоренившись, страх способен затмевать солнце. А Гамаш знал, что может вырасти в темноте. И вот эти поросли он искал каждый день.
– Вы правы, абсолютно правы, – пробормотал Лемье. – Я сожалею.
Он посмотрел прямо в глаза Гамашу, и тот ответил ему суровым взглядом. Потом взгляд шефа чуть смягчился, и Лемье расслабился. Бребёф был прав. Намеренная утечка информации по эфедре разозлит их, а ты извиняйся изо всей мочи.
Все любят кающихся грешников, но никто не любит их больше Гамаша. А почему нет? После всех его прегрешений, после предъявления обвинений Арно и чуть ли не уничтожения Квебекской полиции, конечно же, великий Гамаш не может не любить кающихся грешников.
Лемье спросил себя, как бы обстояли дела, будь главой отдела по расследованию убийств не Гамаш, а он, Робер Лемье. Конечно, сразу этого не случится. Но Бребёфу придется его вознаградить. И он будет быстро продвигаться вверх по служебной лестнице. Когда это закончится, он пойдет вверх.
– Осторожнее, – тихо сказал Гамаш, и на мгновение Лемье вдруг показалось, что испытующий взгляд шефа проникает ему под кожу.
«Неужели он знает?»
– Что вы хотите сказать? – спросил Лемье.
– Вы должны быть внимательнее, – ответил Гамаш, продолжая смотреть на него проницательным взглядом.
«Я не буду таким слабаком, как он, – подумал Лемье. – И моя карьера не остановится на звании старшего инспектора».
– Нам придется работать быстрее, –
– А вы? – спросил Бовуар.
– Я побеседую с Жанной Шове.
Бовуар взял шефа под локоть и на несколько шагов увел в сторону от Лемье.
– Я должен пойти с вами, – сказал Бовуар.
– Чтобы поговорить с медиумом, Жан Ги? Зачем?
– Понимаете… – Бовуар посмотрел на старый дом Хадли и отвернулся. – Наверное, так будет лучше. Это ведь было не простое гадание по картам Таро и не говорящая доска, с которой развлекались моя мать и ее друзья. Жанна Шове – ведьма.
– Полагаешь, она напустит на меня злых духов?
Гамаш не улыбался, не высмеивал Бовуара. Ему и в самом деле интересно было знать.
– Я не верю в призраков, – сказал Бовуар. – Я думаю, их создают для определенных целей.
– Каких?
– Моя жена болтает об ангелах. Она хочет верить в ангелов-хранителей, потому что с этой верой ей не так страшно, не так одиноко.
– А духи зла – они тоже наши творения?
– Я так считаю. Их создают родители и церковь, чтобы мы боялись и делали то, что нам говорят.
– Значит, духи зла создают страх, а ангелы прогоняют его, – задумчиво произнес Гамаш.
– Я думаю, все это существует только в нашей голове, – сказал Бовуар. – Нам самим хочется в это верить. Мадлен Фавро верила в призраков, и они ее убили. Если бы она в них не верила, то не боялась бы так и эфедра не остановила бы ее сердце. Вы же сами это и сказали. Она испугалась до смерти. Ее убили ее верования. Вернее, ее убил человек, который воспользовался ее верованиями. Вы верите в такие вещи, в какие не верю я. Я опасаюсь, что она воспользуется этим. Проникнет в ваш мозг.
– Эта женщина-экстрасенс? Ты думаешь, она заберется в мою голову и воспользуется моими верованиями против меня?
Бовуар кивнул и не отвел взгляда, хотя это и было трудно. Он ненавидел эти материи. Вещи, которые он просто не мог охватить умом.
– Я знаю, ты говоришь так, потому что переживаешь, – сказал Гамаш, продолжая смотреть в глаза Бовуару. – Но мои верования утешают, а не убивают. Они то, что я есть, Жан Ги. Их невозможно использовать против меня, потому что они – это я.
– Вы верите в духов. – Бовуар не собирался сдаваться. – Я знаю, в церковь вы не ходите, но все равно верите в Бога. А если она скажет, что вызовет злых духов, тогда что вы будете делать?
– Тогда мне, пожалуй, придется вызывать ангелов, – улыбнулся Гамаш. – Послушай, Жан Ги, в жизни каждого из нас наступает момент, когда перед нами встает этот вопрос: «Во что ты веришь?» У меня, по крайней мере, есть ответ, и если он меня убьет, значит убьет. Но убегать я не стану.
– Я прошу вас не убегать, а просто принять помощь. Позвольте мне пойти с вами.