Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной
Шрифт:
Кавалер понял, что не может долго оставаться в таком положении. Он призвал на помощь все свои силы и довольно твердым голосом сказал тюремщику:
— А теперь, мой друг, открывайте.
При этих словах кавалеру почудилось будто бы слабое восклицание за дверью, сейчас же заглушённое скрежетом ключа в замке.
Дверь отворилась. Кавалер ступил на порог.
В двух шагах от него стояла на коленях Луиза, с распущенными волосами, с протянутыми руками, похожая на «Магдалину»
Она узнала голос мужа и ждала в той позе, в какой женщина, взятая в прелюбодеянии, ожидала Иисуса Христа.
Кавалер тоже невольно вскрикнул, поднял ее и, полубесчувственную, отнес на руках в постель.
Тюремщик сказал, затворяя за собою дверь:
— Когда ваше превосходительство услышит, что пробило одиннадцать…
— Хорошо, — перебил его Сан Феличе, не дав ему окончить фразу.
Камера погрузилась в полумрак, только лунный луч, следуя движению ночного светила, медленно приближался к супругам.
Нам следовало бы сказать — к отцу и дочери, потому что не могло быть более чистого отцовского поцелуя, чем тот, что запечатлел Лучано на бледном челе Луизы; не могло быть более чистого дочернего объятия, чем то, в котором дрожащие руки Луизы сжимали Лучано.
Ни тот ни другая не могли выговорить ни слова, слышны были только заглушённые рыдания.
Кавалер понял, что Луиза плачет не только от стыда. Она со дня судилища не виделась с Сальвато, она слышала, как ему объявили смертный приговор, и не знала, что с ним сталось.
Из утонченной деликатности она не смела спрашивать, а кавалер не смел отвечать на ее невысказанный вопрос.
И вдруг дитя так сильно повернулось в утробе охваченной отчаянием матери, что Луиза вскрикнула.
Кавалер почувствовал движение ребенка и задрожал с головы до ног, но тут же мягко, как всегда, сказал:
— Успокойся, невинное создание, отец твой жив, свободен, и ему не угрожает никакая опасность.
— О Лучано! Лучано! — воскликнула Луиза, соскользнув к его ногам.
Но кавалер живо продолжал:
— Я не за тем сюда пришел, я пришел поговорить с тобою о тебе, дорогое мое дитя.
— Обо мне?
— Да, мы хотим тебя спасти, возлюбленная моя дочь.
Луиза покачала головой, как бы говоря, что это невозможно.
— Знаю, — продолжал Сан Феличе, — король осудил тебя на смерть, но у нас есть средство добиться твоего помилования.
— Моего помилования! — повторила Луиза. — Вы знаете средство добиться помилования?..
И она снова отрицательно покачала головой.
— Да, — настаивал Сан Феличе. — И я скажу тебе, какое это средство.
— Счастливая мать! — воскликнула Луиза. — Она не ждет с ужасом того дня, когда сможет поцеловать свое дитя!
И она откинулась назад, ломая руки и задыхаясь от рыданий.
— Погоди, успокойся, — сказал кавалер, — и молись за здравие ее и ребенка: день разрешения принцессы от бремени станет днем твоей свободы.
— Я слушаю вас, — промолвила Луиза, уронив голову на грудь мужа.
— Ты знаешь, — продолжал Сан Феличе, — что, когда наследная принцесса Неаполя рождает на свет сына, она имеет право просить о помиловании трех осужденных, и ей никогда не отказывают.
— Да, знаю.
— Так вот, в тот день, когда наследная принцесса разрешится от бремени, она вместо трех попросит помиловать только одного человека — тебя.
— А если родится девочка? — возразила Луиза.
— Девочка! Девочка! — воскликнул Сан Феличе, которому не приходила в голову такая мысль. — Это невозможно! Бог этого не допустит!
— Допустил же Бог неправый суд надо мною, — сказала Луиза, страдальчески улыбаясь.
— Это испытание! — вскричал кавалер Сан Феличе. — Мы живем в юдоли испытаний.
— Значит, такова ваша единственная надежда? — спросила Луиза.
— Увы, да! — отвечал Сан Феличе. — Но все равно! Смотри (он вытащил из кармана бумагу), вот прошение, составленное герцогом Калабрийским и переписанное рукою его жены; подпиши его, и будем надеяться на Бога.
— Но у меня нет ни пера, ни чернил.
— У меня есть, — отвечал кавалер.
И, вынув из кармана чернильницу, он обмакнул в нее перо. Потом, поддерживая Луизу, подвел ее к окну, чтобы она могла подписать бумагу, пользуясь лунным светом.
Луиза подписала.
— Возьми! — сказал он, поднимая голову. — Оставляю тебе чернила, перо и тетрадь: ты найдешь, куда их спрятать, они могут еще тебе понадобиться.
— Да, да, дайте их мне, мой друг! — подхватила Луиза. — Как же вы добры, как вы обо всем подумали! Но что с вами? Куда вы смотрите?
И верно, сквозь двойную решетку окна кавалер пристально разглядывал видимую отсюда часть порта.
В тридцати или сорока метрах от подножия башни качалась на волнах шхуна капитана Скиннера.
— Божье чудо! — прошептал кавалер. — Я, право, начинаю думать, что именно ему предназначено спасти тебя.
По палубе вдоль и поперек прохаживался какой-то человек и время от времени так поглядывал на форт, словно пытался взглядом проникнуть сквозь стены.
В этот миг заскрежетал ключ в дверном замке: пробило одиннадцать.