Сангвиний. Великий ангел
Шрифт:
Это оказалось больше, чем я ожидал.
— Но главное, — продолжил я, — что примарх их вылечил. Какими бы излишествами они не обладали, теперь с этим покончено.
Круз загадочно улыбнулся.
— Ты уверен в этом? — сказал он. — Ты уверен, что настолько глубоко засевшую привычку можно искоренить, чтобы она больше никогда не проявлялась? — Он покачал головой. — Ты человек, летописец. Ты из плоти и крови с минимальными изменениями. Мы — нет. Мы — творения, созданные для определенной цели. Все в нас подчинено геносемени. Они делает нас теми, кто мы есть, управляет нашим характером, нашими наклонностями и нашей преданностью. А каково происхождение
Тогда я подумал, что он меня подначивает. Я думал, он хочет, чтобы я разозлился.
— Все не так просто, — уверено сказал я.
— О, не так просто. Понимаю. Я не знал, что разговариваю с экспертом. — Он сидел, вытянув две массивные руки, и ухмылялся. — Кончено, это сложные вещи. Но ты задавал мне вопросы, ты хотел окунуться в прошлое, и теперь не жалуйся, когда кто-то дает тебе ответы. Ты слышал рассказы о Несмертном Легионе, и тебе хочется верить, что Сангвиний пришел и очистил их. Все хотят верить в это. И это правда. Конечно правда. Он изменил их, и теперь их любят, а не боятся, и все вдруг захотели сражаться рядом с ними.
Затем его длинное, скорбное лицо исказилось в выражение, которое трудно было понять.
— Но не стоить верить, что их прежняя форма ушла окончательно, — произнес он. — Оно всегда было в семени. То, чем они являются сейчас, когда-то был он. И кем они были тогда, тем он и является сейчас.
Сразу после этого меня снова начало тошнить.
Возможно, прошла эйфория от моего опасного путешествия на поверхность. А возможно, к этому привело возвращение на «Красную Слезу». Какова бы ни была причина, я начал чувствовать боль, ломоту и тошноту. Я путешествовал между гигантскими флангами на лихтере с Видерой, и она сразу же заметила изменения во мне.
— Ты плохо выглядишь, — сказала она, помогая мне.
Я подумал, не ревнует ли она. Я догадался, что она не ожидала, что я буду так много работать, получу такой доступ за такое короткое время. Я разговаривал с самим примархом, с членами его доверенного круга, с воинами ветеранами Легиона самого Воителя. Судя по всему, дела у меня шли лучше, чем она могла себе представить.
Честно сказать, я едва понимал, что делаю. Я собрал целую коллекцию материалов, некоторые из которых наводили на размышления, многие были банальны, некоторые весьма с трудом поддавались пониманию. Чем больше я узнавал, тем, как мне казалось, я меньше понимаю. Я так восхищался этим Легионом. Уже дважды, я видел насколько они могущественны, насколько искушены в созидании лучших атак и разрушении. Они поднялись из самых низменных глубин, чтобы стать братством, которым восхищаются и которому доверяют даже величайшие из примархов. И все же меня не покидали сомнения. Недосказанные слова, гнетущая атмосфера секретности. Казалось, что даже их название скрывало угрозу: Кровавые Ангелы.
Я сглотнул и попытался вспомнить, когда мне удавалось поспать больше часа или около того.
— Слишком много работаю, — произнес я. — А ты?
Она снова потянулась к проектору и показала мне то, над чем она работала. Это оказалось еще одно изображение поля боя, на этот раз показывающее, как примарх и Воитель вместе сражаются с мегарахнидами. Эта картина мне понравилась больше — она обладала удивительным талант передавать инопланетных монстров такими, какими они были на самом деле. И Сангвиний, и Хорус выглядели в должной мере
— Прекрасно, — произнес я без скрытой иронии. — Это вдохновит их на производственных линиях.
Видера отключила проектор.
— Я беспокоюсь за тебя, — сказала она, внимательно глядя на меня. — Ты прошел все противорадиационные процедуры на Баале, не так ли?
— Все. Я не думаю, что это…
— Что-то могло попасть в тебя. Тебе стоит обратиться к служащему Легиона.
К тому времени я все сильнее убеждался, что причина моего недомогания не в этом, но я просто кивнул, чтобы она не настаивала.
Мы приблизились к «Красной Слезе». Благодаря медленному циклу стыковки мне удалось полюбоваться его головокружительными флангами. По мере приближения флагмана, его борта сверкали сусальным золотом, а длинные малиновые панели брони украшали херувимы и крылатые слезы. Первый же взгляд на него ошеломил меня; это только усилило мою тошноту. Он более не впечатлял меня, а скорее угнетал. Буйство красок удушало, как чрезмерно благоухающий сад, в котором розы уже отцвели и начали плесневеть, и когда огромные двери стыковочного отсека выскользнули из мрака, я едва смог найти в себе силы смотреть.
— Тебе все еще нравится твоя работа, — обратился я к Видере, скорее, чтобы отвлечься от этих мыслей, чем из искреннего интереса.
— Я люблю ее, — с жаром ответила она. — Никакая честь не может быть выше. Я не могу сражаться, но могу делать это.
— И ты остаешься такой же преданной им, как и раньше.
Она улыбнулась.
— Оглянись вокруг — это вершина нашей цивилизации, самое лучшее, что в ней есть. Мы вышли из долгих лет разрушения и упадка, и построили это. Я видела в тени их кораблей вещи, которые были бы бесценны в любом другом месте, но они остаются спрятанными, запертыми, потому что они созидают их только для себя.
— Это можно назвать эгоизмом.
Она закатила глаза.
— Я знаю, что ты пытаешься отыскать каждый недостаток, который только сможешь. Каждый мизерный изъян в их броне. Никто не может соответствовать стандартам, которые ты установил. Они убийцы, они должны быть убийцами, и все же ты не можешь пройти мимо этого.
— Я не ищу недостатки.
— Ты перевернул все камни. Я надеялась, что это задание могла бы избавить тебя от этого. Ты помнишь, как было раньше? Твое имя ничего не стоило. С тобой было покончено. Сейчас же у тебя есть шанс исправиться, а все, что я слышу от тебя, это способы избежать этого.
— Я должен сказать правду.
— Тогда пишу правду! Напиши, как они сражаются, без страха, без колебаний. Напиши, как они завоевывают миры, чтобы наш вид мог выжить, какую огромную они платят цену. Напиши, как он принимает на себя ужасы пустоты, чтобы нам с тобой не пришлось этого делать. Он великолепен. Он образец.
— Я так и дела. Я все это делаю.
Она приблизилась ко мне, разглядывая меня, словно я был каким-то странным и разочаровывающим образцом.
— Тогда в чем твоя проблема? Почему ты не можешь просто описать его таким, какой он есть? Это… я все знаю… психический стресс? В этом проблема?