Санька-умник 2
Шрифт:
Танкисты враз свой разговор про баб прекратили. Испугались слов офицера.
Гуляет здесь среди военнослужащих байка, что гонорею молоком лечат. Для этого нужно совсем немного — коровье молоко и решительный доктор или фельдшер. Молоко надо кипятить десять минут, а после этого ввести его намотавшему на свой конец внутривенно. В результате такого лечения температура тела бойца поднимется до 41 градуса. Далее страдальца помещают на стол, вчетвером удерживают его, а санинструктор с помощью зонда сдирает напрочь слизистую мочеиспускательного канала. После данной процедуры
Сам я такой утвержденной НКЗ методики в глаза не видел, но разговоры о ней не раз слышал. Откуда они пошли? Кто знает…
У меня для гонорейщиков имеются таблетки сульфидина. Если что, они и идут в ход.
Да, из солдатских же уст я слышал о лечении гонореи скипидаром. Его де растворяют в масле и колют в известное место. После этого неделю всего-то лежмя лежишь и здоров…
— Не надо, товарищ старший лейтенант! Мы, это, облик советского солдата освободителя блюдем! — притворно захлопал глазами сержант-танкист.
— Вот, то-то, что блюдете. — я погрозил танкистам кулаком. — Знаю я вас.
Кстати, хорошо, что мужики разговор о бабах ведут. Значит — до конца ещё не вымотались. Гоби, Хинган, а теперь болотина эта, кого хочешь досуха высосут.
— По машинам! — закричали в голове колонны.
Ну, вот и опять мы вперед двинулись.
Глава 24
Глава 24 Мины на веревках
Двинулись…
Надо сказать, что порядок прохождения нашей колонны теперь изменился. Если раньше бойцы в машинах ехали, а танки были сами по себе, то сейчас на каждом танке минимум по два автоматчика сидели и головами в все стороны вертели — не появятся ли опять на обочине японские смертники со взрывчаткой.
Хватит, и так уже несколько танков потеряли.
Как оказывается, союзники нас уже об этой тактике японцев предупреждали. Ну, что противотанковая артиллерия у них слабенькая и они своих солдат не жалеют, вместо живых мин их используют.
Что, на танки необходимо пехоту сажать и смертников на подходе отстреливать.
То ли до нашего батальона такая предупредительная бумага из штаба не дошла, то ли комбат на неё внимания не обратил. Скорее — первое.
На бойцов было больно смотреть. Из Монголии все как с картинки выходили — чистенькие, опрятные, многие в форме с иголочки, а сейчас — оборванные, грязные, лица у всех осунувшиеся…
Не прошел даром переход через пустыню и горы. Когда через Гоби шли, над колонной такая пыль стояла, что мама не горюй! Как не знаю через что двигались. Жара, вода с выдачи, о том, чтобы умыться-постираться и речи не было, на питьё воды не хватало.
Потом — горы с болотами, речками, скалами, которые постоянно надо было взрывать. Не знаю, как солдаты, а мои санинструкторы мне жаловались, что обувь буквально на глазах в негодность приходит, словно съедают её камни под ногами.
Источники водоснабжения в горах имелись, но воду из них брать было категорически запрещено. Она могла быть отравленной.
Вот такие
Если бы не дожди, вообще бы на чучела походили.
Наш санитарный автомобиль тоже на ладан дышит, похоже, что скоро и нам придётся на броню пересесть. Мой водитель постоянно что-то подкручивает, подмазывает, матерится из души в душу. Мы ещё как-то едем, а много машин уже пришлось бросить.
Японские укрепрайоны батальону пока не пришлось штурмовать, мы куда-то в тыл к японцам идем. Будем бить квантунцам в спину.
Дорога — отвратительная, но комбат сказал, что движемся мы в направлении железной дороги, вот по ней, прямо по рельсам скоро и рванем.
Мать!
Под танком, что перед нашей санитаркой шел, рвануло. Солдат с брони вниз сбросило.
Ещё один взрыв, на этот раз позади нас в колонне.
Я и мои санинструкторы как горошины выкатываемся из газика, я приказываю залечь, а вот стрелять они уже начинают сами.
Впереди и сзади тоже стреляют. В кого? Куда? Японцев не видно, народ лупит в белый свет как в копеечку.
Я верчу головой, где смертники? Никого не видно.
— Прекратить стрельбу! — несется команда.
Я своим то же самое ору.
Как так? Прохлопали мины наши саперы? Они с разведчиками впереди шли и ничего не заметили?
Опять стоим и кому следует разбираются, что же такое случилось.
Водитель наш вперёд куда-то убежал, на месте ему не сидится.
— Ну, что там? — спрашиваю я его по возвращении.
Кстати, надо этот бардак прекращать, куда он всё без спросу у меня бегает?
— Мины на веревках были, — слышу я в ответ.
На каких веревках? Что за ерунда?
Оказалось, что ничего наши саперы не прохлопали. На самой дороге мин не было. Они рядом находились, а пара японцев в высоченной траве сидела с другой стороны трассы. К минам были веревки привязаны, и за них японцы мины под танки и подтянули.
Трава эта — гаолян. Вымахивает она высоченная. Та, что сейчас рядом с дорогой — выше моего роста. Листья у гаоляна широченные, в его зарослях очень хорошо спрятаться можно. Вот японцы и спрятались.
Одного — убили, а второго взяли в плен. Ростом японец не высок, форма на нем аккуратно сидит, чистенький какой-то словно не в гаоляне сидел, а в городе в увольнении разгуливал. Как так у него это получается?
Молоденький, пацан совсем, или, просто молодо выглядит?
Утащили японца куда-то в конец колонны, а мы через пятнадцать минут дальше двинулись.
Я своим сказал, чтобы в окна по сторонам смотрели, вдруг опять где какая веревка в гаолян тянется.
Однако, разве её увидишь!
В колонне всё злые как черти — два танка на ровном месте потеряли, а ещё и убыль в личном составе имеется. Хорошо, потери не безвозвратные. Не полетят домой похоронки.
Уже вечером батальон злость свою на японском обозе выместил. Мы же куда-то в тыл Квантунской армии заходим, вот он нам на дороге и попался. Для японцев эта встреча была неожиданной, наши прямо с ходу по ним и вдарили. Что не расстреляли, то гусеницами подавили.