Санька-умник
Шрифт:
Вопросов было много, ответов не имелось.
Уже на небе звездочки высыпали, когда старшему брату Саньки Петру принесли повестку о явке на сборный пункт. Завтра, двадцать третьего июня, он там быть уже должен.
Я даже удивился — быстро заработала машина мобилизации!
После получения повестки тут же в избе собралась вся семья Саньки, было много разговоров, о том, что делать, как дальше жить, как распределить обязанности в семье, как убрать урожай, как заготовить дрова на зиму…
Раньше всех из-за стола встал сам Петр. Он вышел за ограду и долго, молча стоял на пригорке
Петр задумчиво смотрел на спокойно текущую речушку, разделявшую Пугач на две части. О чем думал он, призванный сейчас на войну? Скорее всего, как расстаться с тем, что было его смыслом жизни — с семьей, с детьми, с родителями, с женой, с домом, с пашнями, лугами, речкой, лесом, а самое главное — вернется ли он живым домой?
Затем брат Саньки подошел к старой березе, которая каждую весну, уже не один десяток лет, поила всю семью своим сладковатым соком, обнял ее, прильнул щекой к шершавой коре, точно прощаясь…
После этого Петр выкатил из ограды телегу, по-хозяйски смазал оси колесной мазью.
Ранним утром вся семья Саньки была уже на ногах. Коротко позавтракали, брат попрощался с детьми и матерью, запряг лошадь в телегу и мы двинулись в путь.
Провожали брата на войну отец и я. Утренняя прохлада отгоняла сон. Еще не созревшие поля колыхались под июньским теплым ветерком. Луга разноцветьем ласкали взор, дышали дурманящими запахами трав, привлекали трудяг пчел для сбора нектара. Все дышало тишиной, покоем, миром…
А тут — война.
Глава 20
Глава 20 Осень сорок первого в Кирове
До самого Слободского мы ехали молча. Что, говорить-то, так всё понятно…
У сборного пункта — толпа.
В ней — молодые и старые, мужчины и женщины, подростки и малые дети, и, конечно, призванные на войну.
Люди перемешаны с телегами, тарантасами, лошадьми…
Кто-то во всей этой неразберихе поет песни и частушки, кто-то играет на гармошке, кто-то пляшет, поднимая клубы пыли…
Кто-то громко плачет и даже воет от горя, старушки благословляют своих сыновей и внуков иконами…
У стариков соленые слезы текут по седым бородам.
Весь этот крик, шум, гармонные мелодии, пение песен, ржание лошадей, скрип колес сливаются в широкий спектр звуков и он висит в воздухе тревожным набатом, приближением чего-то грозного, страшного, неисправимой бедой, потерей спокойствия и благополучия.
Все прекрасно понимают, что будущая война — это не лёгкая прогулка, что драка будет серьезная, но осознание того, что германцу не место на нашей земле, подвигает людей на защиту своей Родины. Народ настроен патриотично. Умирать, естественно, никому не хочется, особенно молодежи, в то же время, защищать свой очаг, своих родителей, детей, жен, невест считается делом чести. И это — не простые слова.
Я и отец попрощались с Петром, немного постояли на площади перед сборным пунктом, а затем он поехал в Пугач, а я в Киров. Мне повезло — подвернулся
Экзамены за второй курс я сдал. Больших проблем для меня это не вызвало, но всё сейчас происходило как-то нервно, торопливо и напряженно. Киров не был фронтовым городом, но над страной нависла опасность и это чувствовалось постоянно. Причем, всё больше и больше.
Занятия в фельдшерско-акушерской школе для нас, уже третьекурсников, начались не как обычно с 1 сентября, а на целый месяц раньше. В августе сорок первого мы уже приступили к занятиям.
Надо сказать, что в организации учебного процесса постоянно возникали какие-то неувязки. Нет, не по вине преподавателей или администрации фельдшерской школы.
Наше учебное заведение всё время куда-то переезжало. Здание, которое ранее занимала фельдшерско-акушерская школа, почти сразу было передано, как тогда говорили, под нужды армии.
За короткое время мы переезжали после этого ещё два раза.
Всё учебное оборудование, различные пособия, мебель мы перевозили сами. Вручную загружали телеги, везли школьное имущество, разгружали его и все перетаскивали на новое место. Когда выпал снег, для переезда использовали санки. Легче нам от этого не было…
К тому же, весь город был перекопан. Рядом с деревянными тротуарами на улицах и во дворах рыли окопы в полный рост и строили убежища.
Ещё одна трудность состояла в том, что многие преподаватели были призваны в армию. Уходили на фронт и юноши 1922 года рождения, которые учились вместе с нами.
Были и бытовые трудности — не работала школьная столовая, а хлеб начали выдавать по карточкам.
На каждого обучающегося в фельдшерско-акушерской школе полагалась хлебная карточка из расчета четыреста грамм на сутки. Причем, хлеб был невысокого качества. С началом войны он стал хуже. Или, мне это просто так показалось?
Чтобы получить хлебный паек, приходилось выстаивать многочасовые очереди. В день отоваривали только одну карточку, чтобы голодающие люди не смогли выкупить весь хлеб и съесть его сразу.
Я и другие наши ребята теперь редко доносили полученный кусок хлеба до дома. Мы съедали его ещё по дороге, потому, что постоянно испытывали голод…
В Кирове были и общественные столовые, но их было мало, и там всегда стояли очень большие очереди, а торчать в них у нас не хватало времени. Продукты можно было купить и на рынке, но для нас, учащихся фельдшерской школы, они были недоступны из-за дороговизны.
В городе то и дело появлялись какие-то слухи, всё время чувствовалось напряжение, связанное с войной. Из уличных репродукторов звучали очень тревожные сводки с фронтов о том, что части Красной Армии оставляют территорию страны, что идут жестокие бои, что мы несем значительные потери.
Ночью в городе осуществлялась полная светомаскировка. Без внешнего освещения стояли корпуса предприятий и учреждений, не освещалась железная дорога и вокзалы, жилищный фонд… Уличное освещение было убрано совсем. Светомаскировка была профилактической мерой, Киров немцы не бомбили, а вот на Горький налеты немецкой авиации уже совершались.