Санька-умник
Шрифт:
Задача нашего четвертого батальона, а соответственно и четырнадцатой учебной роты, состояла в том, чтобы не допустить прорыв немецких десантов, которых высаживали на гидросамолетах на озеро Лача, к железной дороге.
Мы, семнадцати и восемнадцатилетние мальчишки, срывали немецкие планы по блокированию Архангельска.
Пацаны с винтовками, что уж греха таить, выходили против матерых десантников противника.
Происходило все это поздней осенью сорок второго, до ледостава.
Многокилометровые,
До пеллагры дело не доходило, тут — не как в Севдвинлаге… Это там было в нашем лазарете № 2 целое пеллагрическое отделение, и попав туда — многие обратно уже не возвращались. Паек у курсанта был всё же лучше, чем у заключенного, но… опять же скудный.
Заняв оборону в положенном месте, мы не окапывались, а маскировались под грудами хвороста и мха, что не спасало от холода и дождя. Ночью моя шинель часто примерзала к земле.
Костры разжигать не разрешалось, даже закурить было нельзя, чтобы не дать врагу обнаружить себя.
Да, я начал курить. Понимал, что ничего хорошего в этом нет. Но, покуришь, и как-то вроде легче становилось.
Глава 35
Глава 35 Ранение
Вот, и сейчас, курить хотелось…
Просто страшно хотелось. Наверное, это у меня — нервное?
Но — нельзя.
Если бы только это…
Ещё и поел бы я чего.
В животе урчало. Так, что даже демаскировало, тут гадать не надо, меня.
Дорогой, на ходу, я свой сухпаек прикончил, не удержался. Вот теперь и перекусить нечем.
Дурак, ой дурак… Ни сухарика не оставил…
Так! А кто-то из наших закурил! Сейчас ему старшина засадит по самые помидоры!
Огонек самокрутки выдать нас запросто может. Да и не только огонек. Запах табачного дыма немцы почуять могут.
А, вот и матерок старшины донесся. Тихий, но в ночной тишине различимый. Костерит он кого-то. Сам же говорил, что звука проронить нам нельзя, а теперь нарушает…
Я поёжился. Холодно. Моя шинель плохо тепло держит.
Будут сегодня немцы? Не будут? Кто его знает.
Если будут, то уж бы скорее. У меня все руки замерзли — как стрелять буду?
Вроде, всего-то конец октября, а уже холодно по ночам.
Я сложил кисти рук ковшиком, подышал на них. Попытался отогреть их таким образом. Получилось это у меня плохо.
Тихо…
Ногам в сапогах тоже холодно. Да и выше сапог им опять же особого комфорта нет.
В этот момент справа от меня, как далеко — понять трудно, кто-то из наших из винтовки выстрелил. Почти сразу же в ответ ему из автомата ответили.
Немцы!
У нас автоматов нет, только
Я тоже начал стрелять.
Куда? Куда-то туда. В темную ночь как в копеечку.
Может в кого-то из врагов и попаду. Что, думаете, на войне только по видимой цели стреляют? Один выстрел — один вражий труп? Ой ли…
Мне сейчас лишь бы в кого-то из своих не влепить. Наши лежат, вот я с учетом этого и стреляю.
Темно. Пули свистят.
Свистит пуля — значит, не твоя.
Значит — подышишь ещё, побьется ещё твоё сердечко.
Ноги мерзнут? Руки зябнут? Радоваться надо — живой…
Лежит где-то в пачке твой патрон. Пусть и лежит подольше! Не надо его из пачки доставать.
Или — он уже в магазине автомата немецкого десантника?
Близко уже совсем твоё свидание с хромой и беззубой?
Не-не, не надо мне такого!
Вроде, стрельба затихать начала?
Да, меньше выстрелов стало и с нашей и с немецкой стороны!
Я перестал стрелять, чуть приподнялся, опираясь на правую руку…
Очнулся я уже в госпитале. Не бросили меня, дотащили ребята…
Тут опять мне слова старшины на ум пришли. Ну, что свою пулю не услышишь. Я тоже не услышал, как она мне в тело вошла.
Во время боя эта мысль у меня в голове была, и тут, в госпитале, сразу всплыла в сознании.
Надо сказать, что повоевал я совсем не героически. Пострелял куда-то на звук. Попал в кого-то? Не попал? Убил немца? Не убил?
В конце боя мне прилетело. Может, даже самой последней пулей.
Кстати, где она? В кинофильмах про войну бойцу часто пулю врач вручает, которую он из него же извлёк. Возьми де, на память.
Мне мою пулю никто не дал. Ну, и ладно.
Лежал я в госпитале долго. Что-то плохо заживала моя рана. У медицинских работников часто так бывает. Болеют и восстанавливаются после ранений и травм они не по-людски. То осложнение возникнет, то что-то не так им сделают коллеги. Нет, не специально, а вот так просто вышло…
После госпиталя лечился я ещё в медпункте училища, но всё равно толку было мало.
Пребывание в Севдвинлаге, хоть и не в роли заключенного — далеко не курорт, плюс недостаточное питание в самом училище, ещё и сам Санька совершенно не тот, про кого говорят — кровь с молоком.
Всё одно к одному, вот и плохо заживала моя рана.
Был ещё один фактор. Кто-то его признает, кто-то — нет. Красная Армия сейчас преимущественно не наступала. Военные доктора знают, что раны у солдат в отступающих армиях, находящихся в обороне — плохо и долго заживают. Вот если армия в наступлении — гораздо лучше и быстрее бойцы после ранений в строй возвращаются. Бодрость духа, она — много для выздоровления значит.