Санкт-Петербург. Автобиография
Шрифт:
Принаряженные и приглаженные, по тротуарам двигаются сплошные массы серого люда, направляющегося на Марсово поле. <...>
На площади пестреет тысячеголовая толпа. Десятки медных труб и турецких барабанов фальшиво наигрывают общеизвестные русские песни. Там и сям заливаются шарманщики, раздаются деревенские песни. Сплошными рядами раскинуты холщовые шатры, где разносчики бойко торгуют вяземскими пряниками и кедровыми орехами. На столах стоят феноменальные самовары, вызывающие удивление прохожих: это – сбитенщики с горячим сбитнем.
У входов в балаганы – длинные хвосты публики, нетерпеливо ожидающей начала представления. Для наблюдения за порядком
В продолжение восьмичасовой игры, от 12 до 8 часов вечера, балаганы успевают дать от 8 до 10 и даже 14 представлений. Таким образом, за масленую неделю балаган дает от 80 до 100 представлений. За это время в каждом балагане перебывает от 50 000 до 100 000 посетителей. В первые дни артисты играют робко, а потом, когда войдут в роль, игра идет как по маслу: успевай только подымать и опускать занавес. Едва отопрут двери балагана, толпа бросается стремглав, чтобы занять получше места, народ ломится, теснит друг друга, кое-где раздаются крики о помощи. Во время представления простонародье грызет подсолнухи и кедровые орехи.
Мастеровые, горничные и кухарки – большие охотники покататься на каруселях. Любители сильных ощущений качаются до тех пор, пока не появится головокружение. При каждом взмахе люльки кверху, на воздух, раздаются крики и взвизгивания прекрасного пола.
На каруселях деревенские молодухи распевают сентиментальные песни. <...>
Балаганный дед во время гулянья бывает героем дня; все – от мала до велика – идут его послушать. И дед поучает не на шутку: отпускает тяжеловесные сальные остроты, и толпа хохочет. Борода и усы деда – из серой пакли, на нем сермяжный заплатанный кафтан и старая ямская шляпа, на ногах – мужицкие лапти. Карусели с дедом всегда полны публикой. <...>
На горах артели «каталей» приглашают публику прокатиться. Одетые в коротенькие полушубки, в рукавицах, с санками в руках, катали то и дело выкрикивают:
– Прокатиться не угодно ли?
– Пожалуйте, прокачу!
Некоторые седоки, особенно дамы, стремглав спускаясь с горы, вскрикивают, чем и доставляют немалое удовольствие толпе, шпалерами стоящей на протяжении всего раската.
– Эй, тетка, ребенка-то потеряешь! – кричит кто-то бабе, вздумавшей прокатиться со своей малюткой...
Посмотреть на народное гулянье приезжают и воспитанницы Смольного института. В царских каретах смолянки объезжают гусем вокруг Марсова поля и возвращаются домой. Народ толпится шпалерами, заглядывая в окна карет.
В конце масленой недели, в прощеное воскресенье, веселый разгул достигает наивысшей степени. Праздник зимы в полном разгаре. Кажется, что весь Петербург находится в стремительном, безостановочном движении. Все катаются. По Дворцовой набережной один за другим тянутся вереницы рысаков с накинутыми на них зелеными и голубыми попонами; солидные кучера в синих кафтанах, красных опоясках, в шапках о четырех углах едва сдерживают ретивых коней. Побрякивая колокольчиками, бешено мчатся «тройки удалые», подымая позади себя снежную пыль; на сиденье саней накинут богатый ковер, в ногах – медвежья полость; громко разговаривая и смеясь, веселая компания дам и кавалеров спешит в «Аркадию», «Ливадию» или какой-нибудь другой загородный притон. Чухны безжалостно бьют своих измученных лошаденок, подряжаясь катать публику по часам. В иные сани, точно снопы в возу, нагромождается такая многочисленная семья, что чухонцу не хватает места, и он тащится пешком, рядом со своею лошадью.
На улицах то и дело попадается разгулявшийся
В чистый понедельник улицы заметно пустеют, как будто после морового поветрия.
Как известно, огородничество сосредоточивается преимущественно около больших городов. Например, количество продуктов, получаемых ежегодно из огородов в окрестностях Парижа, оценивается в 5 000 000 франков. <...>
В Петербурге большинство огородов арендуется ярославскими крестьянами, которые издавна стяжали себе славу на этом поприще; особенно между ними славятся ростовцы, известные по всей России. Всего в Петербурге насчитывается до 500 огородников-хозяев, которые арендуют несколько тысяч десятин земли. Вокруг столицы верст на 25 раскинуты огороды, и площадь под огородами далеко превышает собою площадь, занимаемую Петербургом. Арендная плата колеблется от 100 до 200 рублей за десятину и даже доходит до 10–15 копеек за 1 квадратную сажень. Заработная же плата невысока: поденщики получают на огородах от 15 до 30 копеек. Весною, по воскресным дням, огородники стекаются на Никольский рынок для найма рабочих. Так называемые «копали» нанимаются копать гряды: они работают задельно по 9–10 рублей со 100 гряд. Всякий более или менее солидный огородник насчитывает у себя до 10 000 гряд.
С января месяца начинается набивка парников; навоз покупается в кавалерийских казармах: каждому эскадрону платится по 200 рублей в год, так что воз навоза обходится в 10 копеек, не считая провоза. Некоторые огородники за один только навоз платят свыше 1000 рублей.
Осенью, в августе и сентябре, все огороды столицы бывают переполнены мелочными торговцами и зеленщиками, которые закупают овощной товар для заготовления его впрок на зиму. Нередко закупка товара происходит в то время, когда еще он бывает на корню. Для оптовых покупателей капуста, например, продается от 2 до 3 рублей с гряды, причем в каждой гряде насчитывается от 40 до 50 кочнов. Отмежевав известное количество гряд, зеленщик втыкает в каждую гряду ярлычок с обозначением своей фамилии.
Придерживаясь пословицы, что всякому овощу – свое время, торговцы за «первую зелень» назначают цену «по совести», например за десяток огурцов – 1 рубль, за фунт «сарайных вишен» – 2 рубля и т. п. В это время каждая рама парников дает от 1 до 3 рублей дохода.
Зеленной ряд имеется на Сенном рынке. Уже с вечера огородники упаковывают зелень в возы, чтобы к утру поспеть на рынок. Пока обыватели столицы еще спят, из окрестностей Петербурга уже тянутся многочисленные обозы: немцы-колонисты везут картофель, чухны – рыбу, чухонское масло и молоко, огородники – зелень. Все это ни свет ни заря сосредоточивается около Сенного рынка, на Никольской площади, где и производится так называемая возовая торговля. Некоторые торговцы, чтобы занять повыгоднее позицию, приезжают с товаром даже с вечера, часов в десять.
Дюжие ломовики с громоздкими возами стоят сплошными рядами в несколько сот саженей. Возы не распаковываются; но чтобы показать, в каком возу какой товар, перед каждым возом на земле лежит проба этого товара, например связка лука, пучок моркови и т. п.
Во втором часу ночи на Никольскую площадь стекаются мелочники и зеленщики со всего Петербурга. Но торговцы с Сенного рынка занимают первое место. <...>
В самом разгаре овощного сезона бывают дни, когда количество возов на Никольской площади простирается от 500 до 1000.