Санкт-Петербург. Автобиография

Королев Кирилл Михайлович

На месте преступления я побывал с мамой дня через два. Однако к самому месту, т. е. к перилам набережной Екатерининского канала, нельзя было подойти из-за толпы. Издали было видно, что на том месте, где взорвалась вторая, убившая государя бомба, выросла целая гора венков и цветов, а вокруг этой горы стояли часовые и никого не пропускали. Запомнилось, как брат Леонтий приехал с эскизом временной деревянной часовни на месте покушения и как папа делал свои замечания насчет этого рисунка, а брат наносил тут же поправки. Еще через день окончательный проект был готов, а дней через десять выросла на месте покушения и сама часовня, скромная, но изящная, построенная из непокрашенного дерева и увенчанная золоченой луковицей. Внутри часовни перила набережной, панель тротуара и мостовая, обагренные кровью государя, оставались нетронутыми, и их можно было видеть, подойдя к двери. Все нараставшая гора цветов теперь была расположена вокруг часовни, и тут же стоял стол для пожертвований на постройку храма

на месте убиения царя-мученика – иначе убитого государя не называли. Рассказывали, что уже собраны баснословные суммы. Все рассказы носили тогда одинаковый характер – ужас перед совершившимся и абсолютное осуждение преступников-террористов, тогда как до того «нигилисты» были «почти в моде». Наступил период усиленных арестов, доносов, слежек, обысков... Мне лично делалось невыносимо больно, когда я себе представлял, какие муки должен был испытать государь, пока он не впал в беспамятство, и как-то особенно кошмарным представлялось то, что врачи «насильно пытались ему вернуть кровообращение!» Ужасно было жаль и кучера и казаков, которые были убиты взрывом, и особенно того мальчика-разносчика, который случайно тут же проходил со своей корзиной и также был убит. О самом же происшествии ходило несколько версий, но все сходились на том, что государь мог еще спастись, если бы после первого взрыва он, выйдя нетронутым из разрушенной кареты, не оставался бы на месте взрыва и не пожелал сам удостовериться, не пострадал ли кто из сопровождающих.

Строительство и отделка Спаса на Крови завершились к 1909 году; в оформлении мозаичных панно храма принимали участие В. М. Васнецов и М. Н. Нестеров. Уже при советской власти, в 1923 году, собор был признан кафедральным, а четыре года спустя храм закрыли, позднее лишили его статуса памятника архитектуры и собирались уничтожить, но в 1968 году открыли в соборе филиал музея «Исаакиевский собор». В 1997 году собор открылся после длительной реставрации (сразу вспоминается строчка из песни А. Я. Розенбаума: «Я так мечтаю снять леса со Спаса на Крови», – реставрация растянулась на 17 лет).

В год убийства императора Петербург прощался с Ф. М. Достоевским, по свидетельству очевидцев провожавших было 50– 60 тысяч; а в год начала строительства «искупительного храма» (1883) состоялись самые массовые похороны в Петербурге – это были похороны И. С. Тургенева: Тургенев умер 3 сентября 1883 года в местечке Буживаль, близ Парижа, по желанию писателя его прах привезли в Петербург и похоронили на Волковом кладбище (Литераторские мостки). Такого стечения народа, как на похоронах И. С. Тургенева, не было ни на одних похоронах частных лиц. На Литераторских мостках Волкова кладбища шесть лет спустя будет похоронен М. Е. Салтыков-Щедрин. Газета «Новое время» писала: «Погода была прескверная. Моросил дождь. Это, впрочем, не помешало публике с 9 часо утра собираться густою толпою к подъезду квартиры покойного... Много было учащейся молодежи, несколько представителей адвокатуры и театра, почти весь литературный и журнальный мир, С. П. Боткин, городской голова В. И. Лихачев, но больше всего той пестрой, безымянной толпы, которая ходит под общим названием читающей публики...»

Вообще Литераторские мостки – это, позволим себе такое сравнение, своего рода аналог «Уголка поэтов» в лондонском Вестминстерском аббатстве. Первым из литераторов, похороненных здесь, был А. Н. Радищев; тут также покоится прах А. А. Дельвига, В. Г. Белинского, Н. А. Добролюбова, К. Д. Кавелина, великого химика Д. И. Менделеева и великого путешественника Н. Н. Миклухо-Маклая. Само название «Литераторские мостки» появилось в 1870-х годах; прежде эту часть Волковского кладбища именовали Надтрубными мостками...

После убийства царя начались массовые аресты и гонения, вступило в силу «Положение об усилении и чрезвычайной охране». Все это позволило справиться с революционной ситуацией в городе и стране, а полиция получила дополнительные полномочия.

Полицейский произвол, 1880-е годы

Из отчетов управления полиции Санкт-Петербурга

Дополнительные полномочия полиции обернулись не только усилением «гнета и произвола», если воспользоваться революционной терминологией, но и нарастанием взяточничества среди полицейских и поборов с населения. Эту ситуацию сухо констатировали отчеты управления городской полиции.

Переходя к рассмотрению материального положения городовых Петербургской полиции, оказывается, что они получают по штату 1876 года по 240 руб. в год и на эту сумму обязаны были нанимать себе квартиры и обмундировываться. В 1881 году им было прибавлено по 60 руб. из дополнительных кредитов, и в настоящее

время городовые имеют 300 руб. в год... Между тем, по собранным сведениям, ежегодный расход городового на обмундировку, кроме расхода на обувь, летнюю и зимнюю, полушубка, теплых брюк и башлыка, необходимых для постовой службы в холодные дни, простирается до 43 руб. Стоимость помещений, занимаемых городовыми, за исключением живущих в будках, зависит, конечно, от семейного их положения: холостые в большинстве случаев нанимают углы или устраиваются вдвоем и втроем в одной комнате, платя каждый приблизительно около 2–3 руб. в месяц, а многие женатые снимают квартиры и пускают в них жильцов, так что помещение обходится им с отоплением до 10 руб. ежемесячно. В наиболее центральных участках городовые, по дороговизне цен, вынуждены приискивать себе помещение вне пределов участка, что вряд ли может быть признаваемо полезным для службы. При таких условиях женатому городовому остается на прокормление семьи весьма немного, и если даже, по строгому расчету, получаемого содержания достает на удовлетворение потребностей первой необходимости, то существующие вообще в Петербурге цены на труд, по своим несравненно более значительным размерам, затрудняют полицейское управление столицы в приискании благонадежных кандидатов на должности городовых. В действительности условия постовой службы, требующие от человека крепкого физического здоровья, настолько суровы, что поступающие на службу ради нужды лица после нескольких месяцев ищут себе других менее тяжелых и более выгодных занятий: по отзывам участковых приставов, всякий почти городовой охотно поступает в дворники, швейцары, кондукторы конно-железной дороги, и замещение вакансий делается с каждым годом труднее. Такое положение заставляет смотреть сквозь пальцы на получаемые городовыми от обывателей посторонние доходы. Последние удерживают на службе в каждом участке по несколько городовых, которые в течение многих лет, занимая одни и те же посты, успели создать себе правильные источники дохода из приношений уличных торговцев, извозчиков, трактирщиков и т. п. Но таких доходных постов не много; все они давно уже заняты, и потому громадное большинство городовых представляет собой постоянно меняющуюся массу людей, избравших себе полицейскую деятельность как переходную ступень к иным занятиям.

Петербургский быт и петербургские язвы, 1890-е годы

Анатолий Бахтиаров, Михаил Григорьев, Владимир Михневич

Девятнадцатое столетие – золотой век российской фольклористики: достаточно назвать лишь несколько имен – А. Н. Афанасьев, Ф. И. Буслаев, А. Н. Веселовский, В. И. Даль. Наряду с фундаментальными трудами все чаще публиковались и работы, представлявшие собой «живые картины», срезы жизни современного общества. В Москве собирал непосредственные впечатления знаменитый «дядя Гиляй» – В. А. Гиляровский, а в столице бродил по рынкам, местам народных гуляний и иным злачным местам А. А. Бахтиаров, позднее издавший книгу «Брюхо Петербурга».

В Петербурге насчитывается до 50 букинистов. Одни из них содержат лавочки, а другие – так называемые «книжные лари». У каждого букиниста имеется вывеска с надписью: «Покупка и продажа книг». Большинство букинистов приютилось на Александровском рынке, по Вознесенскому проспекту. Редкий букинист располагает большою лавкой: обыкновенно они нанимают угол какого-нибудь галантерейного магазина и отгораживают его дощатой перегородкой. Небольшая лавчонка битком набита разными книгами; даже снаружи лавки, за стеклянными рамами, выставлено несколько книг; на каждой из них, на ярлычках, имеются надписи: «вместо двух рублей – 75 копеек; вместо одного рубля – 25 копеек» и т. п. У самых дверей лежат кучи старых нот. На дверях прибиты разные старинные гравюры.

В глубине лавчонки, сложа руки, на ветхом стуле сидит старик с седою изжелта бородою, в потертом пальто и помятой шапке. Он так же стар, как и те книги, которыми он торгует. По-видимому, в расположении книг у букиниста царит полнейший беспорядок; однако, всматриваясь внимательно, вы заметите некоторую систему. В одном углу отведено место для естественных наук, в другом – для математических. Философия, как наука фундаментальная, занимает место прямо на полу; по всему видно, что спрос на этого рода книги очень невелик, потому что груды философских книг небрежно лежат в страшном беспорядке, покрытые толстым слоем пыли.

Несмотря на то что у букиниста нередко насчитывается от 5000 до 10 000 книг, он знает, где какая из них лежит. Книги расположены по отделам. Почти на каждой полке с книгами имеется собственноручная надпись букиниста, например: география, путешествия, романы, разные истории и приключения. При этом не обходится и без курьезов. Так, например, «Путешествие Гулливера» букинист непременно отнесет в отдел путешествий. Кроме того, если книги нельзя приткнуть ни к одной из вышеупомянутых рубрик, они размещаются по величине и толщине. Сперва идут книги солидные, потом средние и, наконец, субтильные. Особый угол отведен для текущей журналистики. «Отечественные записки», «Вестник Европы» и т. п., крепко перевязанные веревками, втиснуты между полками, где они и лежат, точно сельди в бочке; при этом номера страшно перепутаны.