Санкт-Петербург. Автобиография

Королев Кирилл Михайлович

В день Крещения я присутствовал на Неве на странной церемонии – на благословении речной воды, покрытой тогда льдом в четыре фута толщины. Эта церемония привлекает огромную толпу, потому что после богослужения там крестят новорожденных, погружая их нагими в отверстие, сделанное во льду. <...>

За несколько времени до моего отъезда в Москву императрица поручила своему архитектору Ринальди построить на Дворцовой площади большой деревянный амфитеатр, которого план я видел. Ее величество намеревалась дать большую карусель, где бы блистал цвет воинов ее империи. Все подданные монархини были собраны на этот праздник, который, однако же, не имел места: дурная погода помешала этому. Было решено, что карусель состоится в первый хороший день, но этот день так и не наступил; и действительно, утро без дождя, ветра или снега – чрезвычайно редко в Петербурге. В Италии мы рассчитываем на хорошую погоду, в России нужно, наоборот, рассчитывать на скверную.

Поэтому я всегда смеюсь, когда встречаю русских путешественников, рассказывающих о чудесном небе их родины. Странное небо, которого я по крайней мере не мог увидеть, иначе как некий серый туман, извергающий из себя хлопья снега. <...>

Тот, кто не видал Москвы – не видал России, а кто знает русских только по Петербургу, не знает действительных русских. Здесь считают иностранцами жителей новой столицы. Действительной столицей России долгое время будет еще Москва; старый московит ненавидит Петербург и при случае готов произнести против него приговор Катона против Карфагена. Оба города соперничают не только своим положением и назначением, но много и других причин делают их врагами – причин религиозных и политических.

Карусель в Петербурге, 1766 год

Гаврила Державин, Василий Петров

«Амфитеатр», о котором упоминал Казанова, более известен как «карусель». А настоящий амфитеатр воздвигли под Красным Селом, о чем свидетельствуют мемуары Г. Р. Державина:

Другое, преузорочный под Красным Селом лагерь, в котором, как сказывали, около 50 тысяч конных и пеших собрано было войск для маневров пред государынею. Тогда в придворный театр впускаемы были без всякой платы одни классные обоего пола чины и гвардии унтер-офицеры; а низкие люди имели свой народный театр на Коммиссариатской площади, а потом из карусельного здания, на месте, где ныне Большой театр, на котором играли всякие фарсы и переведенные из Мольера комедии. <...>

В 1766 году для «увеселения и славы народа», по выражению Державина, было устроено новое развлечение – «карусель». Это было организованное при дворе с большой пышностью конноспортивное состязание, в котором отличились некоторые вельможи, в частности, фавориты императрицы братья Орловы. В мемуарах Державина читаем:

Великолепный карусель, разделенный на четыре кадрили: на ассирийскую, турецкую, славянскую и римскую, где дамы на колесницах, а кавалеры на прекрасных конях, в блистательных уборах, показывали свое проворство метанием дротиков и стрельбою в цель из пистолетов. Подвигоположником был украшенный сединами фельдмаршал Миних, возвращенный тогда из ссылки. <...>

Этой «карусели» посвятил одну из своих торжественных од поэт В. П. Петров.

Молчите, шумны плесков громы,Что слышны в Пиндара устах,Взмущенны прахом ипподромы,От коих в Тибра стон брегах,И вы, поторы Олимпийски,Вы в равенстве стать с оным низки,Что нам в зефирны дни открытьЕкатерининой державы,Когда среди утех, забавыВ россиян дух геройства лить.Я странный слышу рев музыки!То дух мой нежит и бодрит;Я разных зрю народов лики!То взор мой тешит и дивит;В порфирах Рим, Стамбул, ИндияИ славы под венцом РоссияОткрыли мыслям тьму отрад!И зависть, став вдали, чудится,Что наш толь весел век катится,Забыла пить змииный яд.Отверз Плутон сокровищ недра,И Пактол златом пролился;Натура, что родить всещедра,Ее краса предстала вся:Сапфиры, адаманты блещут,Рубин с смарагдом искры мещутИ поражают взор очей.Низвед зеницы, Феб дивится,Что в многих толь

зерцалах зритсяИ утрояет свет лучей.Убором дорогим покрыты,Дают мах кони грив на ветр;Бразды их пеною облиты,Встает прах вихрем из-под бедр:На них подвижники избранныНесутся в путь, песком устланный,И кровь в предсердии кипитДушевный дар изнесть на внешность,Явить нетрепетну поспешность;Их честь, их царский взор крепит.

Английский клуб, 1770 год

Владимир Орлов, Михаил Лонгинов, Михаил Лобанов, Денис Фонвизин

Еще одним развлечением – во всяком случае, для высших слоев общества – мало-помалу сделалось посещение клубов (или «клобов», как произносили в ту пору). Переняв европейскую моду на благородные собрания, русские аристократы и богатые купцы стали собираться вместе, чтобы приятно провести время и скоротать досуг. Как восклицал современник: «Как проводить зимний сезон в Петербурге благовоспитанному человеку, не имеющему ни родных, ни знакомых? Нельзя же каждый день бывать в театре или обречь себя на просиживание длинных вечеров дома».

В начале 1770 года проживавшие в Петербурге иностранцы во главе с фабрикантом Фрэнсисом Гарднером сочли необходимым основать специальное собрание, или клуб. Так возникло Санкт-Петербургское английское собрание, которое в обиходе чаще называли Английским клубом; это было одно из самых привилегированных обществ столицы (с 1780 года в Английском собрании могло числиться не более 300 человек). Граф В. Г. Орлов писал своему брату Федору из Петербурга:

Здесь зима редко так умеренна бывает, как сего года: во все время больших морозов не было. В городе здесь не видать, чтоб война настояла, об оном немного беспокоятся; да и много веселья: маскарады, вольные комедии при дворе, ассамблеи у больших господ по очереди всякую неделю, куда более ста человек съезжаются. Еще новый род собрания, называется клоб, похоже на кафегаус (кофейню. – Ред.), где уже более 130 человек вписались, платит каждый по 30 рублей в год; всякого сорта люди есть в нем: большие господа все почти, средние, ученые, художники и купцы. Можно в оное ехать во всякое время, поутру и после обеда. Желающих в оное вступить избирают баллотированием.

В Английском клубе бывали многие отечественные политики, фабриканты, купцы, литераторы и ученые. Как писал Н. А. Некрасов:

Наши Фоксы и Роберты ПилиЗдесь за благо отечества пили,Здесь бывали интимны они...

В опубликованной по случаю столетнего юбилея клуба книге «Столетие С.-Петербургского Английского собрания» (1870) имеется «мемуар» М. Н. Лонгинова, члена клуба и историка литературы, посвященный истории собрания и его «внутренней кухне».

Помещение (клуба. – Ред.) не было ни обширно, ни слишком удобно во многих отношениях, но к нему все привыкли издавна, и оно получило уже какое-то, так сказать, историческое значение, которым члены по преданию дорожили. Многие комнаты носили особые названия: балконная называлась Рощей, гостиная рядом с нею Портретной, комната за Портретной – Крыловской, оттого, что первая была когда-то обклеена обоями, изображавшими деревья, во второй находились портреты во весь рост Екатерины II, Александра I и Николая I, а в последней стоял на кронштейне бюст Крылова, над диванчиком, на котором он обыкновенно сидел. Помещение это доставляло много приятностей весной и летом, когда можно было сидеть, играть в карты, ужинать на большой террасе, выходившей в необширный, но тенистый сад, в который был также выход из особой теплой, нарочно возведенной пристройки, устроенной для кегель... Летом на особом балконе кегельной и в саду... бывали оживленные беседы, прерываемые прогулками, и нередко варилась жженка (напиток из горячего коньяка или рома с сахаром. – Ред.) или распивалось шампанское. <...>