Санькя
Шрифт:
– Человек.
– Лови, человек.
Саша бросил обломок, метя чуть выше головы. Ударившись о стену, кирпич упал на спину сидящему, - тот закрыл голову руками. Потом зашевелился, повел плечами, и кирпич свалился рядом.
Саша даже не тронулся поднять его.
Сидящий посмотрел на Сашу, потом скосился на кирпич.
– Ага, подними, - предложил Саша. Кирпич никто не тронул, конечно.
– Удобно сидеть?
В ответ прозвучали что-то неразборчивое.
– А?!
– переспросил Саша, громко, как глуховатый.
– Мне удобно, - повторили
– Кто "мудон"?
– поинтересовался Саша, хотя все понял.
– Мне удобно, я сказал.
– А я думал, ты представился: Мудон. А ты, значит, не Мудон. Да? А что, хорошее имя. Давай ты все-таки будешь Мудоном.
Саша достал сигарету. Прикурил - безо всякого пафоса. Давно курить хотелось, вот и все.
– Ты зачем шел за мной, Мудон?
– спросил Саша. Нет ответа.
Саша развернулся спиной, ища что-нибудь на полу. Приметил в другой комнате ведро, пошел за ним, уверенный, что кирпич вслед не полетит. Вернулся, весело раскачивая ведром, и с внутренней усмешкой приметил, что кирпич был поднят и переложен поближе к ноге в смешной, белой кеде. Ничего не говоря, Саша резко ударил сидящего ведром по голове. Получилось очень громко. И кажется, больно. Саша подумал и еще раз угораздил сидящего ведром. На этот раз угодил по рукам прикрывшим голову.
– Я тебе задал два вопроса, кто ты такой и зачем ты шел за мной, а ты мне пока только рассказал, что ты Мудон. Давай знакомиться ближе. Я ничего о тебе не знаю.
– Я журналист, - неожиданно ответили Саше.
– Отлично. Покажи корочки. Показал. Заполнены на латышском языке.
"Поверим на слово, - решил Саша, разглядывая удостоверение, в котором ни черта не понял.
– Достаточно того, что на фотографии человек без формы".
– И чего ты за мной пошел, журналист? Три секунды молчания. Саша качнул ведром.
– Я тебя заметил вчера. Ты шел за судьей пьяный. "Бля, ну я и лох", - подумал Саша.
– А откуда ты знаешь, что это судья?
– Я журналист, я же сказал. Да его все знают, к тому же его по телевизору показывают часто.
– А чего ты полицию не вызвал?
– А по поводу чего? Что ты ходишь по улице? А если б это было случайностью, - кем бы я выглядел в итоге?
Саша кивнул: говори дальше.
– А сегодня я случайно проходил мимо, у нас редакция здесь неподалеку - и увидел, как ты снова здесь стоишь. Подождал немного - и увидел, как ты снова пошел за судьей. И я пошел следом. И все.
Саша бросил сигарету на пол. Помолчал.
– Ну, ты понял, что я там ни при чем, журналист?
Тот кивнул.
Саша подумал, что задал глупый вопрос: какого черта он тогда ведром его здесь охерачивает - если ни при чем.
– Нет, ты не понял, наверное, - философским тоном, и скорей для себя, негромко сказал Саша. Он поставил ведро, дном вверх, и уселся напротив журналиста.
– Короче, такая ситуация, - сказал Саша.
– Я тебе повторяю: я ни при чем. Судью убили, и я не знаю, кто это сделал. Но если ты донесешь на меня, - у меня могут быть
– А отчего мне верить тебе?
– спросил Саша.
– Быть может, тебя лучше убить?… А? Какие у тебя планы, я забыл?
– Сейчас домой пойду.
– Да? И что там?
– С собакой погуляю.
– А потом?
– Спать лягу.
– Проводить тебя?
– Как хочешь…
– Ну, пошли.
На улице стемнело.
"Бля, опять с пистолетом придется идти, - подумал, - куда бы его деть?…"
Он довел журналиста до прогала в заборе.
– Валяй, - сказал на прощание. Провожать не пошел.
Смотрел удивленно, как журналист втискивается в прогал частями, ноги подбирая и перенося так неловко, словно он какое-то ползучее насекомое и у него с другой стороны забора уже несколько ног томятся в нерешительности.
Саша еще раз закурил, и тут вновь лицо журналиста образовалось в дыре.
– А ты ведь из "союзников"?
– спросило лицо. Саша даже не нашелся, что ответить.
– Не ссы, я не донесу, - неожиданно весело, хотя и с явной презрительной издевкой, пообещал журналист и пропал.
Бежать было глупо за ним. По улице, да размахивая стволом…
Саша быстро протер пистолет шарфом, засунул в какой-то грязный, весь в серой известке пакет, обнаруженный на земле. Обошел с этим пакетом новостройку, ища другой выход. Не нашел. За забором увидел кустарник, бросил пакет туда.
Шарф потом выбросил в урну.
Глава одиннадцатая
В тамбуре поезда Саша захохотал. Стоял один, с сигаретой, поезд выезжал из Риги - и Саша захохотал, видя в стекле свое злое, оскаленное лицо.
Во внутреннем кармане его куртки стояла бутылка водки, и он иногда отпивал из горла, ничем не закусывая. Дышал тяжело. Кривил губы. Плюнул в пепельницу - оттуда взлетел пепел, прямо в глаза.
Опять захохотал и прекратил смех резко, словно содрал маску.
Вышла проводница, посмотрела подозрительно, Саша скорчил ей рожу, когда она отвернулась.
– Ты думаешь, я скажу: "Спасибо, Господи"?
– спросил вслух, глядя куда-то за окно.
"Не скажу".
"Зачем, Господи, отнял это? Я возьму в другом месте".
Прижался лбом к стеклу, высматривал что-то, кого-то. Трогал в кармане гильзу, подобранную там, в Риге, возле трупа.
Пошел по вагонам, не уступая никому дороги, похудевший, угловатый, жестокий, брезгливый. Добрел до ресторана, уселся в одиночестве за крайний столик, спиной ко всем, чтоб не видеть.
Полчаса ковырял вилкой яичницу.
"Чего я яйца ем, мясо надо жрать".
– Дайте мне мяса, - сказал официантке.
– Вот, свинью.
Вышел покурить в тамбур - не хотелось сидеть ждать наедине с яичницей, переболевшей оспой. Глаза б на нее не смотрели.