Санькя

Прилепин Захар

На потолке была наклеена клеенка. Саша так определил для себя - "клеенка". Он не знал, как это называлось.

Клеенка была желтого цвета. Над кроватью висела картина. Саша скосил на нее взгляд, ленясь поворачивать голову. Ничего не разобрал.

Дышал глубоко. Хотелось пива. Не глядя, похлопал ладонью по тумбочке - вспомнил, что пытался курить на ночь, и даже вытащил из куртки сигареты. Куртка валялась возле кровати. Ботинки валялись чуть дальше, один - подошвой вверх, другой - на боку.

"Пепельницу бы еще…" -

подумал Саша, прикуривая.

Взял стакан с тумбочки, поставил его на грудь, прихватив левой рукой. Ни одна мысль не шла в голову.

–  Совершенная пустота… - прошептал Саша.
– Как в заброшенном сарае… Эй, есть кто-нибудь? Старье какое-то ненужное… Грабли, что ли? Наступить, что ли? Нет, не грабли… Ничего нет…

Затягивался, держал дым, выдыхал медленно.

Вспоминал, о чем обычно думал, когда нужно было заснуть. Никогда не помогал пересчет белых баранов парами. Только мешали женщины. Иногда вспоминались книжки любимые, но сейчас ни одна не шла в голову. Да, еще спорил порой с кем-то, мысленно, но и спорить Саше давно не хотелось. Чувствовал странную муть и тяготу внутри - и твердое знание при этом было, что ничего не избежать, он, Саша, все сделает, до конца. Словно это уже вне его воли и вне его власти - как приговор. Вынесен, не подлежит обжалованию. Исполнению подлежит.

Бросил сигарету в стакан, поленившись ее забычковать, и она дымилась еще какое-то время.

Так лежал. Душный дымок слева, мутная картина справа, одеяло в ногах, редкая поросль на груди, два замерзших соска, почерневших. Ничего не оставалось, как снова закурить.

Он заснул утром, спал нервно и дурно, тяжелый, с холодными и мокрыми ступнями. Все время сворачивался калачиком и хотел свернуться еще сильнее, забиться в угол, лежать неприметно.

Открыл глаза мрачно, недовольно, было около одиннадцати.

"Вставай, Сашок", - сказал себе. И встал.

Возле зеркала, с зубной щеткой в руке, долго смотрел на себя, крепко щетку сжимая, словно собирался ее воткнуть куда-то, в живое тело. Почистил зубы быстро, в течение секунд тридцати.

Через десять минут уже был на улице, шел быстро, смотря под ноги. Достал на ходу карту, сверился.

От входа в парк начал считать шаги, но быстро надоело, понадеялся на зрительную память, и не ошибся.

Огляделся быстро, свернул с дорожки, дошел до дерева, быстро, не озираясь, вырыл оружие, спрятал за пазуху.

"Где-нибудь в кафе, в туалете, дошлю патрон в патронник, - решил для себя.
– А пистолет потом выкину в реку. А стрелять буду там, где удобно. Все равно где. Даже если поймают - все равно".

Времени еще оставалось много.

"А вдруг он сегодня не пойдет?" - подумал лениво.

"Пойдет", - ответил себе уверенно.

Нашел здание суда, прошел мимо, не глядя на него, сам вид стен и окон тяготил и раздражал.

Решил идти в другое кафе - не в

то, где вчера напился. Чтоб не примелькаться.

"Есть… Буду ли я есть? Буду есть, буду. И выпью, наверное. Нет, есть не буду. Только выпью. Странный у меня будет вид, если я закажу водки и стакан воды. Надо что-нибудь еще".

Саша ткнул, почти не глядя, пальцем в какое-то блюдо. Даром что прочесть и понять название его все равно бы не смог.

Принесли что-то в маленькой сковородочке. Кажется, это называется "жульен".

Саша тщательно пережевывал пищу и налитую сухой, четкой рукой водку пил медленно. Водка казалась тяжелой, как ртуть.

"Если ее плеснуть на стол, она, наверное, рассыплется на маленькие шарики".

Саша с отстраненным удивлением вглядывался в себя и думал, отчего его волнение почти не ощутимо - в сравнении хотя бы с тем легким мандражом, что он испытывал перед любой дракой во дворе или в армии. Или тогда, в лесу? После того дня - чего было бояться? Видимо, человеческие чувства имели свои пределы - по крайней мере Саша ясно понял о себе, что от страха он не умрет, не потеряет сознания, не станет ни на секунду обездвижен и слаб.

Иногда он трогал упрямым языком вставленный зуб, пытался расшевелить его, сдвинуть. Будто под этим зубом, в голой, окровавленной десне таился ответ - почему больше уже не может быть страшно.

Но где-то взрастало иное чувство, неизъяснимое еще: иного страха, не земного, с которым соотнести свое глупое тело не было никакой возможности. Саша еще раз выпил. Водки больше не было.

Вышел в туалет, заперся в кабинке. Извлек пистолет, предварительно посмотрев на потолок.

"Если у них тут есть камеры, они решат, что я задумал отстрелить себе яйца", - попробовал рассмешить себя Саша.

Он загнал патрон в патронник, поставил пистолет на предохранитель и спрятал его в брюки, за ремень. Потом передумал, вытащил, переложил в карман - отлил старательно и снова вернул пистолет на место. Смыл, внимательно глядя на воду. Понял, что захмелел. Решил ходить по улице, вокруг квартала, пока голова не прояснится.

Шел, глядя прямо перед собой, не обращая внимания на людей, отгонял от себя мысль: "А если он уйдет, пока ты тут бродишь?"

Не уйдет. Будет гораздо хуже стоять у суда и ждать.

"А если тебя сейчас остановит полиция?"

Нет. Ничего не случится.

На пятом кругу он явственно увидел в толпе Хомута… Тот был хорошо одет, прошел мимо, Сашку не признавая…

На шестом кругу Саша сбился и считать перестал.

Уже не помня, сколько прошло времени, почувствовал, как терпко дрогнуло сердце, и остановился.

"Суд, Саша, - сказал себе.
– Саша, суд".

Отдышался немного, глядя в асфальт.

"Кажется, я захмелел еще больше. С двух-то рюмок… Какой-то здесь воздух… обширный. Не вместить никак…"