Сансет Парк
Шрифт:
Он был ослеплен ее талантом, продолжил отец. Тот, кто бы смог сыграть так, какой была она в этой непростой, деликатной роли, должен был бы обладать такими глубинами в сердце и таким спектром чувств, с какими он никогда еще не сталкивался в своей жизни. Но представляться личностью и быть личностью — большая разница, неправда ли? Свадьба состоялась 12 марта 1979 года через чуть меньше пяти месяцев после их первого знакомства. Пять месяцев спустя семейная жизнь была уже под угрозой. Его отец не захотел надоедать ему повторением списка их споров и несовпадений, и вот, что было сказано: они любили друг друга, но не смогли быть вместе. Понял ли он хоть что-нибудь из этого?
Нет, совсем ничего. Мальчик совершенно запутался, но он очень боялся признаться в этом отцу, который изо всех сил старался разговаривать с ним, как со взрослым; но в тот день все было понапрасну — мир взрослых в то время был непостижим для него, и он не смог разгадать парадокс любви и непонимания, существующих в одном целом. Должно быть что-то одно — любовь или не-любовь, а не любовь и не-любовь в то же самое время. Он замер на
Это было спасением для них, сказал его отец. Такой план на все случаи: завести ребенка вместе, а затем надеяться, что их любовь к сыну или к дочери заставит забыть о разочарованиях, нарастающих между ними. Вначале она была очень рада завести ребенка, сказал его отец, они был оба очень рады, но потом… Его отец внезапно остановился на полуслове, посмотрел куда-то в сторону, собираясь внутренне с силами, и наконец сказал: Она не была готова стать матерью. Она была слишком молода для этого. Я не должен был заставлять ее.
Мальчик понял так, что его отец решил не говорить всю правду. Он не смог все высказать и просто-напросто объявил, что его мать не хотела его? Это было уже слишком — такой удар никто бы не смог вынести; и молчание его отца и уход от жестоких деталей приводили только к неумолимому факту: его мать не хотела его, его рождение было ошибкой, и нет никакого смысла в его существовании.
Когда это началось? пытается он вспомнить. В какой момент ее ранняя счастливость перешла в сомнения, антипатию, тоскливость? Возможно, когда ее тело начало изменяться, думал он, когда его присутствие в ней начало проявляться миру, и стало невозможно не замечать вызревающее нечто, начинающее диктовать ей, не говоря и о тревоге, вызванной утолщением ее лодыжек и расширением ее зада, всем тем дополнительным весом, растянувшим ее когда-то стройное превосходное Я. Что же это было — проявление тщеславия? Или это был страх, что она потеряет опору в жизни, отложив в сторону работу именно тогда, когда ей стали предлагать лучшие, более интересные роли; и что она помешает своей карьере в самое неудобное для нее время и, может, больше никогда не вернется к такой ситуации? Три месяца спустя после того, как она родила его (2 июля 1980 г.), она уже пробовалась на главную роль в фильме Дугласа Флаэрти Невинный Мечтатель. Она ее получила, и через три месяца она уехала в Ванкувер, оставив младенца в Нью Йорке с его отцом и нянечкой Эдной Смайт, сорокашестилетней ямайской женщиной двухсот тридцати фунтов веса, ставшей его няней (а впоследствии и для Бобби) на следующие семь лет. Для ее матери с той роли началась звездная карьера в кино. У нее появились также и новый муж (Флаэрти, режиссер) и новая жизнь в Лос Анджелесе. Нет, сказал его отец, когда мальчик задал свой вопрос, она не хотела при разводе, чтобы он был с ней. Она страдала, как объяснил его отец, цитируя, что она сказала ему тогда, покинуть Майлса было самым сложным, самым жестоким решением для нее, но в подобных обстоятельствах, она ничего не могла поделать. Другими словами, его отец сказал ему тем днем в Абингдон Скуэр, она нас бросила. Тебя и меня, обоих. Она дала нам старый добрый подзадник — только и всего.
Но никаких сожалений, добавил он быстро. Никакой жалости или копания в прошлом. Его семейная жизнь с Мэри-Ли не состоялась, но это не означает, что все было неудачно. Время подтвердило, что настоящей целью тех двух лет, проведших с ней, была не попытка построить крепкую семью; это было — сделать сына, и, поскольку этот сын был единственным самым важным для него созданием на земле, все разочарования от встречи с ней были нужны — и не просто нужны, абсолютно нужны. Это понятно? Да. В то время мальчик не спрашивал отца о том, что тот говорил ему. Его отец улыбнулся, затем обнял его за плечо, прижал его к груди и поцеловал в голову. Ты мое сокровище, сказал он. Никогда не забудь этого.
Это было лишь однажды, когда они так говорили о матери. До того и после того разговора, состоявшегося четырнадцать лет тому назад, были лишь рутинные приготовления — условленные по времени телефонные звонки, покупка авиабилетов до Калифорнии, напоминания послать карточку в честь ее дня рождения, расчеты, чтобы его школьные каникулы не совпали с ее работой. Она могла исчезнуть из жизни его отца, но в его жизни она оставалась. С самого начала, тогда, у него были две матери. Его настоящая мать Уилла, которая его не рожала, и мать-по-рождению Мэри-Ли, которая исполняла роль экзотической незнакомки. Те прошлые года уже не существуют, но, возвращаясь к временам, когда ему была пять-шесть лет, он помнит, как летел через всю страну на встречу с ней — ребенок без сопровождающих под наблюдением стюардесс и летчиков, сидя в пилотной кабине перед взлетом, сладкие напитки, которые почти что не разрешались в их доме, огромный дом на холмах возле Лос Анджелеса с колибри в саду, красные и лиловые цветы, и мимозы, прохладная ночь после теплого, залитого солнцем дня. Его мать была невозможна красива тогда — элегантная очаровательная блондинка, которую сравнивали с Карролл Бэйкер и Тьюсдэй Уэлд, но более талантливее их, более разумная в выборе ролей; и видя, как он растет, для нее становилось явным, что у нее больше не будет детей, и от того она стала называть его маленьким принцем, ее драгоценным ангелом; и тот же мальчик, который был сокровищем для отца, стал и драгоценностью для матери.
Она никогда точно не знала, как вести себя с ним. Она искренне хотела дружеских отношений, полагал
Когда ему было двенадцать лет, она зашла в его комнату и попросила его снять одежду. Она хотела видеть, как он развивается, сказала она, и он беспрекословно подчинился ей обнажившись, зная, что отказать ей он не смог бы ни за что. Она был его матерью, и, как бы не было ему страшно или стыдно стоять голым перед ней, она имела право видеть тело сына. Она быстро разглядела его, сказала, чтобы он повернулся кругом, и потом, бросив внимательный взгляд на его гениталии, она добавила: Многообещающе, Майлс, но все еще рано.
Когда ему исполнилось тринадцать лет, в год внезапных изменений его внутреннего и внешнего состояния, она вновь спросила его об этом же. Он сидел у бассейна в этот раз, одетый лишь в купальный костюм, и, хоть в этот раз он был более нервный и напряженный, чем в прошлом году, он встал, скрутил с себя плавки и показал ей то, что она хотела увидеть. Его мать улыбнулась и сказала: Этот малыш уже не малыш, да? Берегитесь, девушки. Майлс Хеллер здесь.
Когда ему стало четырнадцать, он просто отрезал — нет. Она посмотрела на него с каким-то разочарованием, показалось ему, но настаивать не стала. Тебе решать, мальчик, сказала она, и затем вышла из комнаты.
Когда ему исполнилось пятнадцать лет, она и Корнголд решили провести вечеринку в их доме — огромную шумную вечеринку с сотней гостей — и, хоть у большинства приглашенных были знакомые лица актеров и актрис, виденных им в кино и на телевидении, лица известных и неплохих актеров, которые когда-то растрогали или рассмешили его, ему было трудно вынести шум, звучание всех болтающих между собою голосов; и после того, как он провел с ними около часа, он не выдержал и убежал по лестнице наверх в свою комнату и прилег там с книгой, с его книгой в то время, какой бы она и ни оказалась; и он помнит, как он думал тогда, что лучше бы провел весь вечер с писателем этой книги, чем с громогласной толпой внизу. После пятнадцати-двадцати минут его мать ворвалась в его комнату с бокалом в руке — она выглядела и сердитой и немного подавленной. Что ты тут делаешь? Ты разве не знаешь, что происходит внизу, и как ты можешь просто уйти посередине всего? Такой-то и такая-то были внизу, и такой-то и такой-то были внизу, и такая-то и такая-то были внизу, и кто дал ему право оскорблять их уходом наверх, чтобы читать дурацкую книгу? Он пробовал объяснить ей, что чувствовал себя неважно, что у него заболела голова, и какая разница от того, если бы он не был в настроении болтаться внизу и трепать языком с этими взрослыми? Ты совсем как твой отец, сказала она, становишься все более и более раздражительным. Протухшей кислятиной. А когда-то ты был таким забавным малышом, Майлс. А сейчас ты стал какой-то таблеткой. По непонятной причине ему показалось смешным слово таблетка. Или это был вид его матери, стоявшей с бокалом водки и тоника, что развеселил его, и то, что сконфуженная и гневная мать пыталась обидеть его словами кислятина и таблетка; и внезапно он начал смеяться. Что тут смешного? спросила она. Я не знаю, ответил он, я просто не могу остановиться. Вчера я еще был твоей драгоценностью, а сегодня я — таблетка. Сказать тебе по правде, я — ни то и ни другое. В то же самое мгновение, самое лучшее мгновение с его матерью, ее выражение лица сменилось с гневного на мирное, с одного на другое — в одно мгновение, и внезапно она тоже засмеялась. Да чтоб меня, сказала она. Я веду себя как настоящая стерва, правда?