Санта действительно существует?

Каплан Эрик

Рано или поздно ему всегда надоедало спорить с восьмилетним пацаном, и он усаживал меня смотреть телевизор.

В конце концов я решил, что в словах этого хиппи есть смысл, пошел в библиотеку (там работал парень с синдромом Туретта — он мог спокойно сидеть и читать, а потом внезапно обругать вас, когда вы этого меньше всего ожидаете) и взял книгу по философии, в которой на нескольких страницах излагались индийские Упанишады16 и которая утверждала, что я ошибался, а хиппи был прав.

Высшей или окончательной реальностью, согласно Упанишадам, является Самость, потому что она находится внутри меня и лежит в основе Вселенной.

Разумное «я», то есть самость, «не рождается и не умирает. Оно не

возникло из чего-то, ничто не возникало из Него. Оно нерожденное, вечное, неразрушимое, древнее. Оно не повреждено, даже когда убито тело» (Катха-упанишада, 2: 18). Как же мы можем понять ее? Не думая! «Очистив разум от лености и рассеянности, сделав его непоколебимым, / Он освобождается от разума и идет к высшему уделу» (Майтри-упанишада, 6: 34).

Когда я читал это в детстве, оно казалось великолепным. Смысл и бессмертие! Те самые штуки, которые нравятся мне больше всего! Когда я был еще младше, то сильно расстраивался из-за того, что однажды умру. Я лежал ночью в кровати и пытался представить себя несуществующим. Когда мне это удавалось и я пугался, то сразу же понимал, что на самом деле мне не удалось достичь желаемого и я все еще существую, только представляя себя несуществующим. Тогда я пытался вообразить, что и этого тоже не существует, и пугался еще больше. Затем я понимал, что и то состояние, которого я достиг, — все еще не полное исчезновение, так как существует личность, представляющая это исчезновение. В конце концов я убегал в спальню к родителям и забивался там под кровать.

Логика тут не спасала. На самом деле она все только усугуб­ляла, потому что какой могла бы быть логическая причина того, что я стану жить после смерти? И на каком логическом основании мне следовало верить, что при этом условии у чего-либо есть смысл? Я мог умереть, все могли умереть, Вселенная могла исчезнуть. Зачем вылезать из кровати? Мистицизм казался более перспективным! Я вместе с моим другом, Джонатаном Блейном, сидел на матрасе на чердаке, скрестив ноги, и пытался достичь Самости.

Позже я изучал буддизм, был монахом в Вал Чуламани в Таиланде, получил мантру от индийского гуру, который путешествовал по миру, чтобы обнимать людей. Я хотел получить тот опыт, о котором рассказывали Упанишады и мой знакомый хиппи.

Что же мистик узнаёт о реальности, исходя из полученного мистического опыта? Трудно сказать, потому что поведать об этом невозможно. Озарения не передать словами. Когда мистики пытаются облечь свой опыт в слова, то начинают противоречить сами себе.

Можно сказать, что реальность, познаваемая мистиком, противоречит сама себе. Но в мистицизме мы не пытаемся избежать самопротиворечия, как в логике. Мы понимаем, что реальность действительно самопротиворечива.

Герметический философ Николай Кузанский в своей работе с парадоксальным названием De docta ignorantia («Об ученом незнании») пишет, что реальность может быть охарактеризована как coincidentia oppositorum — совпадение противоположностей. Упанишады согласны: «Оно движется, оно не движется, оно далеко, оно близко, оно внутри этой Вселенной, оно этой Вселенной вовне» (Иша-упанишада, 5).

Противоречива не только реальность, но и процесс ее познания: «Кем не понят, тем понят, кем понят, тот не знает [его]. Кто из нас знает его, [тот] знает его, и он не знает, что не знавшими» (Кена-упанишада, 2: 3).

Кажется, Упанишады подразумевают, что тот, кто не понимает, тот понимает, а кто понимает, тот не понимает. Это тяжело осмыслить! Возможно, нам удастся понять, если мы не поймем! Но в таком случае мы будем думать, что поняли, а на самом деле не поймем! Логика подсказывает нам, что это утверждение нужно отбросить как чепуху, но почему мы должны доверять логике? Если мы заинтересуемся данным вопросом,

то выясним, что многие представители разных эпох и культур высказывались самопротиворечиво, когда хотели поделиться глубочайшими озарениями о жизни. Самопротиворечиво, но истинно.

Христианский теолог Дионисий Ареопагит писал: «В этой Тьме, в которой нет Света, мы молимся о пришествии и о том, чтобы видеть, не видя, и о том, чтобы знать то, что за пределами всякого восприятия и понимания». С этим согласны не только хиппи; некоторые из самых ортодоксальных католических теологов согласны с такой негативной теологией (хотя и монахов можно рассматривать в качестве одного из видов институализированных хиппи).

Согласно Фоме Аквинскому, строго говоря, Бога нельзя описать при помощи какого-либо высказывания. Он на самом деле не «благ», и он на самом деле не «существует» — это просто аналогии, помогающие нам понять то, что неподвластно нашему сознанию.

Кажется, что для понимания всего этого нужно обратиться к философу, принявшему большую дозу наркотиков. Лучшее философское обоснование мистицизма было представлено Уильямом Джемсом в описании его опыта, но не с ЛСД, который тогда еще не был изобретен, а с закисью азота, тем газом, который школьники в моем районе называли «взбивалкой», потому что мы добывали его из баллонов со взбитыми сливками.

Джемс писал, что полученный им при употреблении закиси азота мистический опыт был одновременно абстрактным и неизъяснимым, подразумевая, что вы знаете что-то, но не можете облечь это что-то в слова. Что в точности означает «облечение в слова»? Сочинивший «Песни без слов» Феликс Мендельсон говорил, что чувства, которые он передал через музыку, были невыразимы при помощи слов, так как те слишком грубы. Но, вероятно, начнете спорить вы, их можно выразить при помощи слов «те мысли, которые Мендельсон выразил в “Песне гондольера”». Джемс утверждает, что чувство дежавю является одновременно абстрактным и неизъяснимым, точно так же как и чувство озарения, касающееся того, что мы ранее знали, но до сего момента не ощущали по-настоящему. Ни один из этих опытов не может быть облечен в слова, но каждый позволяет нам узнать что-то прежде нам неизвестное.

Рассказывая о своем опыте употребления закиси азота, Джемс пишет: «Я пришел тогда к такому выводу — который и до настоящего времени не поколебался в моих глазах, — что наше нормальное, или, как мы его называем, разумное, сознание представляет лишь одну из форм сознания, причем другие, совершенно от него отличные формы существуют рядом с ним, отделенные от него лишь тонкой перегородкой. Мы можем совершить наш жизненный путь, даже не подозревая об их существовании; но как только будет применен необходимый для их пробуждения стимул, они сразу оживут для нас, представляя готовые и определенные формы духовной жизни, которые, быть может, имеют где-нибудь свою область применения».

Таким образом, Джемс верит в существование неизъяснимого опыта, приобретенного под кайфом, который открыл ему, что мозг может познавать реальность несколькими способами.

«Возвращаясь к моим собственным переживаниям этого рода, я должен признать, что они сводятся к особому просветленному состоянию, которому я не могу не придать мистической окраски. Основной чертой такого состояния всегда является примиренность, словно две противоположные стороны мира, столкновения между которыми составляют причину всех наших внутренних бурь и неурядиц, расплавились и образовали единое целое. Они не принадлежат к одному роду, как два различных вида, но один из видов — более возвышенный — сам становится родом по отношению к противоположному виду и растворяет его в себе. Я знаю, что эта мысль с логической стороны темна, но я не могу избавиться от ее влияния на меня».