Санта действительно существует?
Шрифт:
Давайте начнем с выводов Джемса о мистике. Он утверждает, что последователи мистических учений, как правило, склонны к оптимизму и пантеизму. Они считают, что Вселенная — хорошая штука, поэтому они счастливы и верят, что все в каком-то смысле является проявлением первичной, невыразимой, по-настоящему удивительной и потрясающей реальности. Далее Джемс задает вопрос: «Имеет ли это значение? Разве сам факт, что мистики так ощущают реальность, доказывает, что она и вправду настолько удивительна и потрясающа?» В конце концов наркоманы, употребляющие героин, считают, что все великолепно и что волноваться не о чем, но они не правы. А еще есть активисты, выходящие на митинги против политиков, с чьим курсом они не согласны, — эти люди считают, будто они точно знают, что случилось со страной, но и они
Таким образом, мистицизм авторитетен для человека, но не для человечества. Такая формулировка звучит как хороший компромисс — она демократична, взаимоуважительна, вежлива. На самом деле она улаживает огромную проблему. Потому что есть одна вещь, которую мистики настойчиво пытаются донести: что границы между людьми не существуют. Так что если Джемс прав в том, что авторитетные для мистика вещи несущественны для остальных людей, не означает ли, что мистик ошибается? Как может существовать то, что авторитетно только для кого-то из нас, если мы все едины?
Пропаганда мистического смирения Джемса также, кажется, не отражает отношения мистиков к своим внутренним взглядам. Да, есть неустановленное число молчаливых приверженцев мистических учений, но те мистики, чьи произведения дошли до нас, довольно многословны. Они чрезвычайно активно говорят о необходимости молчания и очень хотят, чтобы все остальные поняли, насколько важны их мысли о самоотверженности. Они утверждают, что добились понимания самых потаенных глубин реальности — серьезная заявка, и не важно, сообщают они это громогласным голосом или застенчиво хихикая. Даже если мистик не утверждает сам: «Я — бог, поклоняйтесь мне» (а некоторые заявляют и такое), их последователи часто говорят: «Ты — бог, мы будем тебе поклоняться» и «Мой гуру — бог, вы должны ему поклоняться» (и в этой настойчивости мистиков обычно трудно остановить20). Последователи таких наставников утверждают, что разница между нами и гуру — как между безумным человеком и здоровым или как между животным и человеком. Если они и не считают это в буквальном смысле магией — а они часто так считают, — то они верят, что их гуру — образец святости, энергии, любви, стойкости и так далее.
На самом деле наличие внутреннего противоречия — еще не признак хорошего человека. В таком случае вы можете быть, и я уже говорил об этом, либо жуликом, дурачащим людей, либо сумасшедшим. Как показал Джордж Оруэлл в романе «1984», нечто похожее на свойственные для мистицизма парадоксы вполне способны проявлять тоталитарные режимы, деятели которых утверждают: «Мир — это война» и «Свобода — это рабство». Если вам хочется почитать что-нибудь не имеющее смысла, но свеженькое, поищите материалы по северокорейской философии чучхе. Последние книги по сайентологии21 показывают, как Рон Хаббард пудрил мозги своим адептам нелогичными поступками и утверждениями, как выбрасывал их с корабля и заставлял скитаться по миру в поисках кладов из предыдущих жизней; Георгий Гурджиев22 также вел себя ужасно по отношению к своим последователям.
Буддисты часто утверждают, что мы становимся менее эгоистичными, когда понимаем, что сами являемся иллюзией. Нагарджуна написал суньяту «Пустота — чрево сострадания». То есть осознание факта, что все самости пусты и взаимосвязаны, должно заставить нас любить и проявлять сострадание. Роберт Турман, первый американец, ставший буддийским монахом (и первый мой учитель), пишет в предисловии к сутре Вималакирти: «[буддийские учителя] рекомендуют культивацию большой любви и великого сострадания, сохраняя при этом общую осведомленность о полном отсутствии чего-то подобного живому существу, страдающему существу, существу в неволе. Короче говоря, они показывают путь к полной недвойственной мудрости и великому состраданию».
Это не обязательно, но, как мы видели при обсуждении Мадхъямаки, определенные допущения
Турман продолжает: «Мудрость не позволяет нам довольствоваться привычными чувственными объектами (например, “дано” или “там”) и заставляет учиться и практиковаться в вылазках под поверхность видимой “реальности”, чтобы получить абсолютное осознание конечной реальности всех вещей. В то же время великое сострадание не позволяет нам настроить материальную “объективную реальность”, погрузиться в квиетический транс или принять нелогичное релятивистское стремление, но в обязательном порядке заставляет нас действовать самоотверженно».
Аргумент Вималакирти, изложенный Турманом, состоит в том, что понимание пустоты, а затем пустоты пустоты даст нам свободу от навязчивого мышления и сделает нас сострадающими. Но надо учитывать следующее. Когда я слышу, что кто-то кричит «Спасите! Спасите!» из квартиры этажом выше, я — если только я хороший человек — почувствую себя обязанным пойти помочь. Но если это MP3-плеер проигрывает аудиофайл с записью криков «Спасите! Спасите!», а в квартире нет никого, я не должен ничего делать. Не чувствуют ли буддисты нечто подобное: что смысла в неоказании помощи столько же, сколько в ее оказании?
Это не только теория. Если вы перешли к тантрической буддийской йоге перед ужином, посмотрите меню, перед тем как начать. Как говорит «Йогаратнамала» («Ожерелье из йоги»): «Еда и питье должны быть, и от них нельзя отказаться из-за того, что что-то разрешено, а что-то запрещено. Не следует выполнять ритуалы омовения и очищения и избегать вульгарного поведения… Он должен есть все виды мяса… Он любит всех женщин, свободных от предрассудков… Он должен есть пять нектаров, пить ликер из черной патоки, есть ядовитый ним и пить плацентарную жидкость. Он должен есть кислые, сладкие, горькие, горячие, терпкие, соленые, гнилые, свежие и кровавые жидкости вместе со спермой. Из понимания недвойственности знаний следует, что не существует ничего несъедобного. Получив менструальную кровь, он должен поместить ее в чашу из черепа, смешать с мокротой и слизью и, давая клятву, выпить это».
Подобное касается не только диеты. «Вы должны убивать живых существ, говорить ложь, принимать то, что не дано, и использовать чужую жену».
Некоторые из самых приятных тантрических буддистов, например Далай-лама, говорят, что все эти заявления про убийства и блуд — только метафора. Но многие воспринимают их как инструкцию к действию. Лидер тантрического буддизма Осел Тендзин продолжал заниматься сексом, не предохраняясь, уже после того, как узнал, что он заразился ВИЧ. Тем самым он распространял болезнь среди последователей обоего пола. В его организации с этим мирились: будучи высшим духовным существом, превзошедшим дуальность, наместник дхармы делал то, что делал, чтобы открыть сознание своих учеников. Спасибо, учитель!
Еще одна проблема с мистиками состоит вот в чем: даже если они не сторонники авторитаризма, они все равно могут быть глупцами. Когда студент спросил ныне покойного профессора Колумбийского университета Сидни Моргенбессера, согласен ли он с Мао Цзэдуном, что что-то может быть одновременно А и не-А, Сидни сказал: «Я согласен и не согласен». Это означало, что логика и проверка должны помочь нам приблизиться к реальности и улучшить наши убеждения, принять такую точку зрения на противоречия и мистику, которая позволяет не пинать мяч одновременно во все стороны. Если вы хотите знать что-то про диких сумчатых Северной Америки, вам не поможет, если вам скажут, что они то ли есть, то ли их нет; поможет вам, если кто-то скажет, что они существуют. Когда же вы потребуете доказательств, вам предъявят опоссума. Моргенбессер перефразировал Аристотеля, который сказал, что бесполезно спорить с теми, кто не принимает закон противоречия, это все равно, что спорить с овощами. Вы не хотели бы спорить с овощами, равно как не хотели бы оказаться у алтаря с тем, кто скажет: «Я согласен, и я не согласен».