Сапоги — лицо офицера
Шрифт:
Белка и азимут
Полигон нашли еще в конце весны, в двенадцати километрах, недалеко от деревушки Голубая.
Майор Оверьянов и командиры батарей отсутствовали тогда неделю, разъезжая по окрестностям на разведывательном бронетранспортере-амфибии, одолженном у саперов. Ждите очередного ЧП, ехидничали в штабе, они вам выберут полигон, возле деревенской пивной, хоть бы боевую машину не пропили, сами сгорят от водки, не так будет обидно…
Чрезвычайное происшествие действительно имело место, и командир полка вздохнул с облегчением, когда узнал, боялся
На вокзале в городе Свободный, где неведомо как очутились командиры-артиллеристы, капитан Рева, комбат-3, разбил нос солдату, механику-водителю амфибии. Рева был незаметным человеком, пил в меру, и если уж его вывели из себя, можно себе представить, как оборзел этот водитель, говорили офицеры. Обстоятельства дела оставались смутными, оба, видно, были пьяны до положения риз, но факт рукоприкладства был налицо, тем более что произошло это на людях, а хитрый солдат-старик придумал, как отомстить, сел в поезд, пробежал прямо к Белоусу, жаловаться. Полковник случай это замял, посадив Реву на пять суток на гауптвахту, к ракетчикам на «А», а Оверьянова прилюдно, в штабе, обматерил.
Для полигона выбрали громадное заболоченное поле, узкое, вытянутое в длину на несколько километров. Единственным неудобством было близкое соседство «точек», и ракетчики долго не разрешали приближаться к запретной зоне. Но Белоус уломал ракетчиков, пообещав и близко не подходить к точке, обнесенной к тому же колючей проволокой. Нужно же моим минометчикам где-нибудь упражняться, доказывал он своему приятелю-генералу, командиру ракетной дивизии, никто возле ракет шастать не будет, из палаток не выйдут, а то скоро дивизионные стрельбы, офицерам надо подготовиться…
Генерал-ракетчик без охоты согласился…
Солдаты расставляли палатки, устанавливали походные кухни, маскировали машины, укладывали в стороне ящики с минами.
Офицеры веселой компанией пошли выбирать огневую позицию, нашли идеальное место. Небольшая рощица мыском вдавалась в поле. По узкой полоске твердой земли могли пройти машины, впереди было ровное, заболоченное пространство, с табачного цвета травой.
Толстенные стволы берез, редкие сосны между ними, под ногами — все изумились — земля сплошь покрыта низкими кустиками голубики — крупные, с виноградину, сине-черные ягоды. Грибов! На каждом шагу маслята, подберезовики, белые, сразу по несколько шляпок, похожие на яичные желтки. Абсолютная тишина, легкие удары шишек о землю, да иногда шуршание крыльев. Освещенная солнцем листва берез так отчетливо прорисована, что хотелось пересчитать все листочки. Цветы здесь не росли, но и без них лес был радостно-уютным.
Загремела автоматная очередь.
Гранин, чуть в стороне, стрелял по верхушке сосны. Прекрати, закричали, что ты шум поднимаешь, как ребенок, дай в тишине побыть. Белка, возбужденно оправдывался Гранин, белка там!
— Белка, белка! — ворчал Оверьянов. — Здесь их больше, чем ворон на свалке. Стрелять, что ли, по каждой? Только ракетчиков переполошим. Дай-ка мне патроны. Откуда они у тебя?
Гранин, не протестуя, высыпал в фуражку пригоршню автоматных патронов. Как всегда, патроны никому не выдавали, хотя у каждого
Теперь лейтенанты с легким сердцем наблюдали за конфискацией боеприпасов, у каждого было еще по полсотни.
Вечером, у костра, хвалили Оверьянова, выбрал место, прямо чудо, отдохнут все, солдаты и командиры. Майор чувствовал искренность похвал и был в высшей степени благорасположен. Улыбался синими от голубики губами, поворачивал в пламени прутик с нанизанными грибами.
— А что слышно о дембеле, товарищ майор? — рассеянно спросил Панкин. — Скоро второй год пойдет, а там, глядишь, и домой собираться надо…
— А вы что, надеетесь на демобилизацию? — хихикнул Оверьянов. — Я думаю, никто вас не отпустит. Дадут через год по звездочке и оставят в армии. Кто хорошо служит, на повышение пойдет, а разгильдяи так и останутся старлеями до старости…
— Ну и шутки у вас, товарищ майор! — с недоверчивой тревогой сказал Казаков. — Закон есть закон, нас забрили на два года, значит, через год прости-прощай, непобедимая и легендарная…
— Сколько на вас денег народных потратили! — решил пошутить Петя Кушник. — Даром что ли, твою мать с проглотом? Двадцать пять лет упираться будете, как миленькие!
— Да ты хоть не подъябывай, пизда мамина! — рассердился Коровин. — Мы серьезно спрашиваем.
— А что, Петя прав, — заулыбался Алексеев. — В штабе сейчас ищут, кто согласился бы еще на пять лет… Переводят в Свободный, в дивизию, там завскладом будет! Я всю жизнь мечтаю о такой должности!
— Да кого это жарит, товарищ капитан, о чем вы мечтаете! — раздраженно откликнулся Петров. — Я знаю одно, пусть меня Министр обороны хоть куда целовать будет, я здесь и дня лишнего не останусь!
— Кто тебя будет спрашивать! — сказал Синюк. — Что, трудно принять новый закон? Кто залупаться будет, в тюрьму лет на семь! Другие живо захлопнут хлеборезки! И весь хер до копейки…
— Понятно, все это шутки, — задумчиво сказал Фишнер, — Но доля вероятности в них есть. Вывод, мальчики, напрашивается сам собой. Надо служить так, чтоб никому и в голову не пришло оставить нас в армии. Чтоб от одной такой мысли у командования в яйцах холодело…
— Вы, Фишнер, забываетесь! — строго сказал Оверьянов. — Думаете, если вы будете палки вставлять в колеса и саботировать, то добьетесь чего-нибудь?
— Много вас таких разумных! — поддержал Синюк. — Не на таких, как вы, и то управу находили, если нужно… Как сказал поэт, на хитрую жопу есть хер с винтом…
— Это не лучший выход, товарищ капитан! — примирительно сказал Янич. — На ваш хер с винтом есть жопа с закоулками…
— Пошутили и хватит! — добродушно заворчал Оверьянов. — Пошли спать, завтра много работы…
Первым стрелял Петров. От напряжения обливался потом, шевелил без толку губами, убитым голосом отдавал команды. Солдаты вяло их выполняли, мины падали в болото, взлетал букетик грязи и дерна. Все это заняло минут пятнадцать, Петров уступил место следующему.