Сапуниха
Шрифт:
...Авилович, не выдержав доли единоличника, когда уже невозможно стало жить вне колхоза, вступил туда, работая возницей. Перестали коситься на него, на его семейство, перестали, перевстрев в переулке, хвалить, что держится за личное хозяйство. Не потому, что выбросили думку об индивидуальных наделах, а потому, что страшились: за длинный язык можно схлопотать срок, загремев в Сибирь или на Соловки. Поэтому помалкивали больше, а если становилось невмоготу - шёпотом делились потаённым с кем-нибудь из близкой родни. Да и то когда засыпали дети.
Ездовому в колхозе всегда занятие найдётся: обеды возить, корма для скотины, зерно в Суровикино отправить, за лесом съездить... Бузин в передовики не лез, но и сзади не плёлся. Поручаемое
Был Яков степенным человеком, мужчиной, вошедшим в возраст, когда знаешь, что такое фунт лиха и небо с овчинку. Когда вкушаешь полынь бытия и видишь жизненные просветы, где есть место шутке, смеху, меткому слову, женской утехе. От своей краткости казались те просветы ещё милее и слаже...
Время, как запряжённая четвёрка лошадей, борзо мчало седоков, умостившихся на нём, сквозь дни и годы.
Вновь на землю выпал вначале робкий, а затем уверенный снег, укрыв просторы Придонья чистейшим покрывалом, что скрадывало неровности степей. Рыже-коричневые кучки дерев украшали узором сверкающую под солнцем или луной белизну, отчего порой в душу закрадывалось грустное, а иногда тоскливо-щемящее настроение. Красота всегда почему-то вызывает у человека слёзы восторга, переходящие в печаль...
Но жизнь, особенно для молодых людей, полных планов и мечтаний, да к тому же и влюблённых, прекрасна во всех проявлениях времён года, погоды и человеческого расположения духа.
Однажды Илья и Степанида решили наведать Сапуновых-старших и отправились пешком в Рахинку, расположенную напротив Сталинграда. Путь предстоял неблизкий, но разве могло это остановить? Нет, конечно же. Шли по замёрзшему Дону, по дорогам, тропинкам, по застывшей Волге, что гордилась берегами, словно ядрёная баба крутыми бёдрами. Салазки с лежавшими на них узелками с незатейливыми харчами и скромными гостинцами, тащили по очереди. Когда уставала, благоверный усаживал её, укутывая шалью, тянул санки, рассказывал забавные истории и пускался бегом, выйдя на ровные ледовые площадки. Полозья заносило в стороны, выписывая обороты и полуобороты, при этом Стеша дурашливо и радостно визжала... Иногда, отойдя подальше от жилья, находили какой-нибудь бугор, оставляли поклажу в стороне и с упоением катались. Неслись вниз так, что ветер свистел в ушах, колко вонзался в лицо, заставляя зажмуряться от пронизывающих потоков. При неловком движении сваливались в зимнюю перину, с хохотом кувыркались в ней, вскакивали, бросались снежками. Те, рассыпаясь в полёте, искрились мириадами радужных блёсток, будоража кровь и вызывая приливы счастливого смеха... Успокоившись, в обнимку брели к сиротливо стоящим узелкам и, упоённые любовью, продолжали путь...
Вскоре после возвращения из Рахинки мужа назначили завскладом. Оставив конторские проблемы, принялся осваивать новое дело. Озорной и развесёлый в повседневности, заводила и душа любой компании, сыпавший шутками и остротами, в работе был нетороплив, сосредоточен и порой суров. Склад постепенно преображался, принимая строгий, ясный характер даже в мелочах. Ящики и ящички, коробки и коробочки, банки и баночки заняли отведённые места на стеллажах, имея бирочки с указанием содержимого. Журналы приходов-расходов заполнялись каллиграфическим почерком, и при любом обращении заведующий не искал нужную вещь, зная, где та находится или же вовсе отсутствует. Знал Илья Викторович, сколько килограммов гвоздей требуемого размера имеется в наличии, сколько есть олифы, солидола, хомутов и всего необходимого в хозяйстве.
Частенько наведывалась к нему на базу Стеня. Ближе к весне округлилась, приняв неповторимый, прекрасный вид беременной женщины. Освобождённая от тяжёлого труда, находила себе занятие, не сидела сложа руки.
Так было и в последний четверг великого поста, когда помогала тётке Тане распахивать бахчи днём, а вечером... Вечером появилась Валентина Ильинична Сапунова. Валя. Валюшка. Свежеиспечённый папаша ходил, сдавалось, пританцовывая, и светился от переполнявшего счастья. Не чурался домашних дел, оберегал жёнушку от забот, приговаривая: "Ты,
Изготовил детскую деревянную колясочку. Боковушки украшали точёные балясинки, волнистые спинки хорошели диковинными цветами с вьющимися и переплетающимися листьями. А колёсики уподобились белоснежным ромашкам с жёлтыми лучезарными сердцевинками...
Радость отцовства омрачилась внезапной, злой болезнью - жену свалил тиф. Чтобы оградить малышку, отправили маму в Гуреевский, где и переборола хворь. Исхудавшая, тихая, жалкая вскоре после поправки вернулась Степанида на 2-ую ферму.
Молодость быстро брала своё. Вновь доила коров, сначала 12, а потом и 18 бурёнок. У каждой своя кличка. Подойдёт, бывало, доярка к какой-нибудь Красуле, заговорит ласково, похлопает по боку, почешет шею и, зажав подойник между колен, начинает неторопливо, размеренно доить. Почувствовав запах молока, подходил телок, пытаясь прилабуниться* к вымени. Отгоняла хворостинкой, отчитывая за проступок...
Из Рахинки приходили письма. Таня, сестра Ильи, чаще и чаще сетовала на годы родителей, на недуг отца, и поэтому осенью 36-го Сапуновы выехали из "Победы Октября" на родину супруга.
Там глава семейства устроился в МТС, работая помощником бухгалтера Карташова. Стешу приняли в пекарню, что находилась во дворе золовки. В доме, где пекли хлеб, раньше располагалась лавка, бывшая в своё время собственностью мелких купцов Сапуновых. При лавке и пекарне хлопотала Татьяна, пособившая в трудоустройстве родственницы.
Жили вдвоём во флигеле рядом с домом родителей (Валюшку оставили на время у дедушки Яши с бабушкой Сашей). Просторное, но подзапущенное подворье выходило огородом к озеру. Над озером склонялись в задумчивости плакучие ивы и кучерявились осокоря. По огороду бежала тропинка к сколоченной, позеленевшей от времени и водорослей пристаньке. Пейзаж походил на гуреевский вид, и, каждый раз спускаясь к воде, с затаённой грустью вспоминала родимую сторонушку.
Викторович прикладывал руки и старания, приводя в порядок двор с обителью. Особенно преуспел в украшательстве комнат. Над столом-тумбой, изготовленным собственноручно, написал на стене прекрасный букет сирени. При входе в горницу создавалось впечатление, что кувшин с цветами стоял на столе... Печь расцвела узорами и сюжетными мотивами. На одном из них в центре искусник изобразил хозяйку. Улыбающаяся, ладная и крепкая, державшая одной рукой решето с зерном, а другой - посыпала то зерно у ног. На клич неслись рябушки, и только гордый кочет восседал на колышке плетня, поглядывая свысока. За плетнём нарисован казачий курень, крытый соломой, и журавль колодца. По небу плыли лёгкие облачка, цепляясь за верхушки деревьев...
Илья, прежде чем работать бухгалтером, окончил Сталинградское художественное училище, но, не найдя применения необычной для сельской местности профессии, подался в другой, далёкий от творчества круг цифр и точных показаний. На художника учился и младший его брат Иван, приезжавший в Рахинку отдохнуть, запечатлеть местную природу. Когда Ванятка приходил в гости, братья рассуждали об искусстве, спорили о направлениях в живописи, о современниках, отражающих на полотнах советскую действительность. Хлопоча у печки или занимаясь иным делом, с интересом прислушивалась к разговорам, открывая для себя непознанный мир, удивляясь звучавшим именам. Ваня, со дня знакомства признавший и полюбивший её, приносил репродукции, и она узнавала великих мастеров. Стала отличать западноевропейских творцов от русских, голландцев от итальянцев... Леонардо да Винчи, Рембрандт, Веласкес, Левитан, Крамской, Суриков и другие живописцы незримо присутствовали в их скромном жилище. Сапунов-младший показывал свои этюды, которые обсуждались со старшим. Молча наблюдала за сменой картинок, поражаясь: как можно переносить красоту здешних мест на холсты и картон? Проходя мимо какого-нибудь написанного юным дарованием уголка Рахинки, внимательно вглядывалась и недоумевала: почему доселе не замечала его прелести?