Саракш: Тень Странников
Шрифт:
– Атаман! – пронзительно заверещал тощий парень в лохмотьях, подбегая к стоявшей особняком тростниковой хижине на корявых сваях. – У нас гости, патрульный корвет охраны Барьера!
Дверь в хижину была открыта (точнее, её нельзя было закрыть, она едва держалась на верёвке, заменявшей дверные петли), однако вестник не рисковал переступить порог, чтобы не получить в лоб чем-нибудь тяжёлым – Дылда Капустник был скор на кулак и славился необузданным нравом.
– Слышу, – донеслось из глубины хибары. – Заткнись, рыбий потрох, и убирайся, пока я не разбрызгал тебя по песку. Ишь, разорался, всю стенку мне закидал слюнями…
Парень в лохмотьях не заставил просить себя дважды и благоразумно ретировался, смешавшись с толпой, густо
Заношенные до последней степени суконные штаны Капустника давно утратили свой изначальный цвет (каким он был, об этом можно было только догадываться), а рубашками Дылда пренебрегал – тепло, да и буйная растительность на груди и спине атамана, делавшая его похожим на коралловую обезьяну, с успехом заменяла ему верхнюю часть гардероба. Но куртку – старую серую куртку морского десантника, служившую Капустнику чем-то вроде парадного мундира, – Дылда всё же накинул: он атаман, а не какой-то там ныряльщик-ловец, и прибытие патрульного корабля – это вам не драка за высушенный пучок дурман-травы и даже не за право сделать из малолетки женщину. Преисполнившись важностью момента, он даже попытался расчесать заскорузлой пятернёй свои грязные волосы, но вскоре оставил это занятие как заведомо бесполезное: справиться с его запущенной шевелюрой могли разве что ножницы для резки заграждений из колючей проволоки.
Загребая песок высокими шнурованными сапогами, Капустник размашисто зашагал к хлипкому дощатому причалу, выдававшемуся в море на добрые двести шагов – туда, где глубины позволяли швартоваться не только рыбацким каноэ и моторным катерам, но и более крупным кораблям (для этого он и был построен, самим обитателям острова такая роскошь ни к чему). При его приближении толпа, собравшаяся у импровизированного пирса, быстро раздалась в стороны; жители посёлка вполголоса переговаривались, с тревогой поглядывая на серый силуэт корвета – зачем пожаловал патрульный корабль, и что он принёс?
Дылда поднёс к глазам согнутую ладонь. Глаза атамана давно гноились – на Внешних Островах нет хороших врачей, а на заботу серединников рассчитывать не приходилось, – но видел Капустник неплохо (да и картина был ему знакомой – чай, не в первый раз). Наблюдая, как сторожевик подходит к причалу, атаман лихорадочно перебирал в уме все прегрешения жителей посёлка, за которые могла последовать кара.
Рыбак-серединник, которого случайно занесло течением к острову? Его убили тихо, труп сожрали головоноги-человекоядцы, а вещи убитого, которые могли бы стать уликами, утоплены в бухте. Последняя драка, когда трое молодых парней стали покойниками? Такие мелочи полицию не интересуют, это обычное дело среди людей Внешнего Круга. Правда, в той группе девок, что месяц назад была отправлена на ближайшую военную базу работать айшами для рядовых, обнаружилась одна заразная, но тут уж он, атаман посёлка, не при чём – он же не медик. А других преступлений в его деревне за последнее время не случалось – было бы что серьёзное, он бы знал: все поселковые боятся его больше имперской полиции и стучат ему друг на друга. По всем прикидкам, никаких особых грехов за его подопечными не числилось, и это, как ни странно, тревожило атамана: получалось, что корвету делать здесь вроде бы и нечего, а он появился. Зачем, за каким дьяволом? Подкинуть островитянам еды и тряпья? Это вряд ли, суда снабжения приходят по графику: до ближайшего рейса ещё целый месяц, а подозревать чиновников Островной Империи в повышенном человеколюбии никто не станет даже в наркотическим бреду.
Корвет ткнулся в причал, матросы проворно и сноровисто завели швартовные концы. Толпа на берегу не шелохнулась: нацеленная на неё спаренная автоматическая пушка на носу сторожевика недвусмысленно предупреждала, что необдуманных движений делать не стоит. Дылда Капустник тяжело вздохнул
На борт сторожевика его не пустили (на это он и не рассчитывал, хотя надеялся, что ему кинут с корабля если не бутылку спиртного, то хотя бы пачку дурман-травы).
– Атаман? – полуутвердительно-полувопросительно произнёс стоявший на палубе человек с бескровным лицом, одетый в чёрное с серебром. Капустника пробрала дрожь – он хорошо знал эту форму, и знал эту манеру разговора (довелось узнать в своё время…).
– Так есть, ваша славность! – выпалил он, вытягиваясь в струнку. – Готов служить!
– Прекрасно, – бескровнолицый вяло шевельнул рукой, затянутой в чёрную перчатку, – Великому Кракену нужны готовые служить. Мы возьмём у вас четырёх рекрутов…
– Я выберу для вас лучших!
– Не перебивай меня, грязь. Лучшие определятся сами – отберёшь двадцать крепких парней, чьи тела ещё не сгнили от солёной воды и древесного сока, и пусть они решат, кто из них достоин служения потомку Владыки Глубин. Сами, в бою – голыми руками, хотя можно и ножами.
– До смерти, ваша славность? – пробормотал Дылда, потея от собственной смелости (ему повелели не перебивать, а он…).
– Безразлично. Это ты можешь решить сам. Мы будем смотреть отсюда – позаботься, чтобы это стадо не берегу нам не мешало.
Приказы, отданные людьми в чёрно-серебряном, надо исполнять как можно быстрее. Атаман рысью побежал на берег, рискуя свалиться в воду. С корвета видели, как он, яростно размахивая руками и отвешивая оплеухи, отдаёт распоряжения, как толпа отползает к стенам хижин, очищая площадку для боя, и как два десятка молодых мужчин, скинув с себя тряпьё (дабы продемонстрировать вербовщику свои мускулы), становятся лицом друг к другу. В руках у них тускло сверкали ножи: обитателям Внешних Островов разрешалось иметь холодное оружие (всё равно они им обзаводились бы, невзирая ни на какие запреты), а Дылда Капустник рассудил, что так он поймает сразу трёх рыб – потешит воинов-айкров кровавым зрелищем, отберёт для них лучших из лучших (победят те, кто уже умеет убивать), а заодно избавится от претендующих на титул атамана посёлка. Молодёжь подрастает, а он, Дылда, стареет, так пусть уж самых лучших – победителей – заберёт вербовщик, а тех, кто похуже, но тоже опасен, съедят головоноги.
Отойдя в сторону, атаман окинул взглядом берег – так, бойцы готовы, с корвета они хорошо видны (вербовщик будет доволен…), – и резко взмахнул рукой, словно разрубая что-то невидимое.
Над посёлком взлетел дикий крик, слитый из множества голосов. Мужчины с ножами набросились друг на друга со звериным рычанием – на песок брызнула первая кровь, и упали первые мёртвые тела, – а у хижин вопили и бесновались женщины, подпрыгивая и раздувая ноздри. «Ценность человеческой жизни» – такого понятия гниловатые не знали (и очень бы удивились, если бы кто-то попытался им объяснить, что жизнь человеческая – очень ценная штука), и женщины Внешних Островов были так же первобытно жестоки, как и мужчины. И сейчас эти женщины – и дети – выли от восторга, наблюдая, как на их глазах умирают люди.
Бой на берегу шёл без всяких правил. Правило здесь было только одно: убей, если не хочешь быть убитым, а как ты это сделаешь, это уже неважно. И поэтому разделение на две команды было более чем условным: победитель, повергнувший на песок своего соперника, мог тут же получить нож в спину от своего же товарища, дравшегося рядом. Побеждал не самый сильный и отважный, а самый подлый, умеющий быстро сообразить, у кого больше шансов выбиться в победители, и без промедления свести эти шансы к нулю одним ударом ножа.