Саркофаг
Шрифт:
Хм, до Евсея добрались. Как же – мавр сделал свое дело…
Черт! Еще ведь и Антон, художник, там…
Господи! Ну почему же так плохо все? Причем – везде.
Максим попытался пошевелить руками… да уж, куда там – спеленали надежно, в этом смысле обычный скотч куда удобней всяких там наручников и веревок. Только ножницами разрезать… Было бы кому!
Не оставляя попыток высвободиться, молодой человек в глубине души понимал всю их бесполезность, но сдаваться в любом случае не собирался, а заодно придумывал: а что завтра сказать? Что рассказать такого завлекательного этому упырю Вострикову? Чтоб было и
Стоп! Нельзя так! Слишком топорно – ведь проверит, возможностей хватит, пошлет тех же амбалов… В любой район. В центре, кажется, людоеды свирепствуют? Сказать, что жил где-нибудь в районе Фонарного переулка или на Лиговке? Тоже опасно. Банды бандами, а тамошний (да и вообще – весь!) бардак создан неведомыми хозяевами председателя. Так что придется признать: проверить слова пленника для Вострикова не проблема. Значит, по возможности лгать не нужно бы. Просто не говорить всей правды – оно, пожалуй, даже действенней, чем откровенная ложь. Про самолет нельзя говорить, никак нельзя – это Тихомиров почему-то чувствовал. Тогда что же… Появился он здесь, под Петербургом, еще до тумана, строил дачи вместе с шабашниками, крыши крыл и все такое прочее – везде, по всему Выборгскому району… А как все началось, подался в Шушары – покормиться на колхозных полях, от друзей слышал, что там всего много. А дальше – плен… Про побег рассказывать? Почему бы и нет, что тут такого необычного-то? Тем более про Леночку они уже знают. Откуда? Да сама, наверное, и рассказала… Так, дальше! Про Степаныча? Да, тоже можно. И про тетю Женю – ну, снимал у нее комнату, и что? Ну, а дальше и сам Востриков все прекрасно знает. Главное – что про цветики-семицветики говорить? Случайно, мол, так вышло, что… Вот это надо четко, до мелочей, продумать, чтоб потом не путаться. Чем сейчас и заняться…
Тихомиров с трудом перевернулся на спину, чувствуя, как затекли ноги. И тут же услышал, как снаружи кто-то завозился с замком. Что такое? Господин председатель решил не ждать до утра? Или это явились его амбалы – проверить? Последнее более вероятно. Если так, надо расслабиться, а потом канючить – проситься в уборную, вдруг да выведут? А там… мало ли что? В конце концов, они всего лишь люди!
Дверь распахнулась – ощутимо повеяло ночным холодком – и тут же осторожно закрылась.
– Господи, темно-то как! Зря мы, Софи, свечку не взяли.
– Зато ножик взяли… Дашенька, осторожнее – тут ступеньки.
– Да помню я… А его точно здесь держат?
– Сюда, сюда понесли, Володька сказал: углядел точно.
– Так, может, показалось ему… Максим! Эй, Максим… ты здесь? Молчит… Нету!
– Да как же нету, глаза-то протри! – голос пенсионерки Софьи Марковны прозвучал над самым ухом пленника. – Вон он! Ой… не шевелится…
– Господи, они его убили что ли?
Тихомиров зашевелился, застонал.
– Не! Слава богу, жив! Связанный…
– Так ты веревки-то…
– Не веревки тут – скотч!
– Тем более – удобнее резать… Эх, ножницы надо было взять!
– Угу, маникюрные, ногти б заодно подстригли… А ну-ка, помоги перевернуть… Ага… Вот!
Почувствовав наконец долгожданную свободу, Тихомиров первым делом сорвал кусок клейкой ленты со рта:
– Дарья Ивановна! Софья
– Тсс! Идем отсюда скорей, по пути расскажем. Да ты идти-то можешь ли?
– Да могу… – Сделав первый шаг, Тихомиров едва не упал и, опершись о стену, принялся растирать ноги. – Сейчас, сейчас… Все! Уходим. Ой, а вы ведь опасное дело затеяли!
– Идем, идем. – Софья Марковна осторожно открыла дверь, выглянула. – Востриковские псы сейчас день рожденья празднуют, так что не до тебя им. Но… проверить могут, ближе к утру, как расходиться станут. У тебя есть где скрыться-то, Максим? Пока можно у нас переждать, но дом-то обыскивать будут.
– Скроюсь, не переживайте… Спасибо вам! – Максим остановился на углу, у песочницы, нервно обвел взглядом двор.
– «Запорожец» свой ищешь? – хихикнула Дарья Ивановна. – Не ищи, на нем под вечер еще Тамара с Павлом уехали. Пока не было этого упыря… Вот уж точно – председатель… Клуба самоубийц, как в старом фильме, помнишь, Софи?
– Ну да, ну да, там еще Лицитис играл, кажется…
– Не Лицитис, а Банионис!
– Ну да, Банионис… Так вам, Максим, есть где…
– Есть! – улыбнулся молодой человек. – Я-то уйду, а вот вы-то здесь как же?
– А все так же, с теплицей! – Пенсионерки весело переглянулись. – Нас тут за огородниц держат, причем за выживших из ума… А мы, между прочим, председателя давно раскусили, ну, не давно, но… Володька нам помогает, отличник, – он и ключ от котельной увел. Запасной. Да ты, Максим, не переживай, на Павла с Тамарой все и подумают, как обнаружат, что нет их…
– Так искать будут!
– Не найдут – они так следы запутали… А мы уже и донос соответствующий приготовили, председатель, знаешь, поощряет доносы… Еще и паек за свое донесение получим, так что за нас ты не переживай – за себя больше!
– В Рыбацком только не прячься, – понизив голос, добавила Дарья Ивановна. – Туда все следы ведут… ну, якобы…
– Ясно! – Максим кивнул. – А на самом деле?
– В Угольную гавань, там на баркасе – в Ольгино. Никакой председатель век не найдет!
– Неплохо придумано, – согласился молодой человек. – Ну, спасибо вам, родные мои… Если б не вы…
– Ну что ты… Удачи, Максим!
– И вам…
Все трое расцеловались.
– Да… – вдруг вспомнил молодой человек. – Можно у вас попросить ножик?
– Конечно, конечно, вот… Ой, чуть не забыла. – Софья Марковна сунула руку в карман летней куртки. – Тамара, прежде чем ехать, для тебя старую газету оставила… Говорит, ты когда-то просил…
– Да-да, спасибо… Удачи и вам! И… будьте осторожней. Даст Бог, еще свидимся.
– Дай-то Бог!
Убыстряя шаг, Максим направился в Ульянку, на улицу Солдата Корзуна, ибо иного пути сейчас для себя не видел, да и этот-то, честно говоря, был так себе… Мало ли, что могло за это время произойти… Белая ночь сменялась серым мглистым рассветом, пустынные улицы с теряющимися в густом тумане домами походили на просеки в каком-то фантастическом диком лесу. Тихомиров шел, не оглядываясь: к столь раннему часу даже самые отмороженные бандиты уже закончили свой промысел – некого было ловить. Утро еще не наступило, вот-вот должно было наступить, стояла мертвая тишина, изредка нарушаемая лишь утробными криками чаек.