Сармат. Смерть поправший
Шрифт:
— Лопух деревенский!..
— Виноват, тащ Герой Советского Союза.
— Ладно, будем считать, что инцидент исчерпан, — заставил подавить в себе злость Савелов.
Поняв, что гроза миновала, милиционер ловко натянул на свою толстую морду привычную холуйскую маску.
— Просим прощеньица, таш Герой Советского Союза! Вы уж поосторожнее, поберегли бы себя. Колдобины на дороге и листьями все завалило — закрутит на повороте, не приведи бог!..
— Спасибо за совет! — кивнул Савелов, садясь за руль.
— А
— С чего ты взял?
— Они, тащ подполковник, от Цветного бульвара за вами как привязанные!
Савелов вгляделся в троих пассажиров в салоне черной «Волги» и подмигнул милиционеру.
— То муж одной бабенки, с приятелями... Хочет, видно, выяснить у меня, почему у него рога на лбу выросли...
Милиционер угодливо прыснул в кулак.
— Вот что, лейтенант, задержи-ка эту компанию минуток на пяток? — вложил в его перчатку зеленую купюру Савелов.
— Бу сделано, тащ подполковник! — оценив по достоинству величину и цвет купюры, козырнул тот и, забыв о своей вальяжности, бегом бросился к черной «Волге».
«Однако топтуны плотно сидят у меня на хвосте. Главное, не навести их теперь на Феодосию», — направляя машину на Садовое кольцо, подумал Савелов. С Садового кольца он повернул на Старый Арбат, а с него юркнул в какой-то переулок.
Убедившись, что черная «Волга» больше не маячит позади, свернул с переулка во двор неприметного обшарпанного дома. Поставив машину в тени кустов, проходными дворами он вышел на улицу Грановского, к облицованному гранитными плитами угрюмому зданию с множеством мемориальных барельефов по фронтону.
— Вы к кому на ночь глядя? — преградил ему путь незнакомый дежурный милиционер в подъезде дома.
— К академику Савелову, — махнул он красной книжицей перед его глазами. — Академик ждет!
На его звонок массивную, обитую кожей дверь открыл одетый в стеганый домашний халат полный старик со склеротическими жилками на фиолетовом носу и с прядями седых волос на мощном черепе.
— Вадька! — радостно воскликнул он. — Вот так уважил родителя!
— Мама спит? — спросил Савелов, снимая в прихожей плащ.
— Говорит, на дачу поеду, гладиолусы, мол, к зиме готовить. Сдались они ей, эти гладиолусы!.. К адмиральше Кашехлебовой укатила на всю ночь наша Дора Донатовна. Будет с артистами и торгашами-аферистами до утра в преферанс резаться!
Увидев на парадном мундире сына звезду Героя, старик растянул в насмешливой улыбке губы.
— А ну-ка, покажись отцу, покажись, сынку... Первый раз тебя в форме вижу. Ба, який ты гарный, сынку!.. Жалкую, однако, что по презренному жандармскому ведомству лыцарь, — съехидничал он.
— Твой любимый
— Чушь собачья, — возмущенно хлопнул руками по бедрам старик. — Бредни русофобов и некрофилов, и ты, мой сын, туда же!..
— Пошутил, папа!
— Шутки у вас, товарищ Герой Советского Союза! — сердито ткнул тот сына в спину. — Не стой пнем, а проходи в кабинет. «Гертруду» мою в честь твоего прибытия позволь великодушно не надевать — от двух Героев в глазах рябить будет.
— Изволь, — улыбнулся сын.
Старинной резной работы шкафы в огромном кабинете академика Савелова были заполнены старинными фолиантами в кожаных переплетах и книгами по всем отраслям знаний. Задрапированные китайским шелком стены украшали средневековые пейзажи в дорогих рамах, портреты знаменитых ученых и государственных деятелей всех времен и народов. В просветах между картинами умещалась обширная коллекция боевых щитов и холодного оружия: от кривых турецких ятаганов до тяжелых мечей крестоносцев. Но центром и украшением кабинета все же был оправленный в кованую бронзу камин.
Савелов устало опустился на лежащую перед камином шкуру снежного барса и сразу погрузился в зыбкое и тревожное забытье. Сполохи от жаркого огня в камине тревожными бликами высветили его осунувшееся за эти два дня лицо.
— Что будем пить, сынку? — появляясь с подносом, уставленным бутылками и графинчиками, спросил отец.
— Я пас, папа, — через пару часов за баранку, — сбрасывая сонливость, ответил тот.
— Жизнь у академика Савелова: выпить и то не с кем! — проворчал старик. — Куда тебя несет на этот раз, если не секрет?
— В Крым, но это — секрет.
— Когда обратно ждать?
— Лет через пять-десять.
— Шутишь над родителем, сынку?
— Нет, папа. Из Крыма я прямиком в Германию, в город славный Мюнхен. Заехал сказать тебе с мамой последнее прости.
— А ты нас с Дорой Донатовной раньше времени не хорони, не хорони! — сверкнул глазами старик. — Прощать нам тебя не за что — ты всегда был хорошим сыном, не то что я, охламон, по отношению к твоему деду. Сноха с внуком сразу отбывают с тобой или потом?
— У тебя, папа, больше нет снохи и внука, — отвел глаза в сторону сын.
Савелов-отец задрожавшей рукой опрокинул на пол лафитник с водкой.
— На машине разбились, на самолете? Ну-у?.. Ну, не тяни, пощади меня, старого!..
— Они, слава богу, живы-здоровы. Просто мы разошлись с Маргошей, папа.
— Просто, видите ли, они разошлись!.. С женами расходятся, а с сыновьями — такого не бывает! — выкрикнул старик и с силой стукнул лафитником по столу. — Что значит, у меня больше нет внука?