Сарнес
Шрифт:
— Как приятно! От сверчка с оторванной лапкой, оказывается, есть толк! — Она улыбнулась одними губами, словно привыкла беречь макияж. — Годится не только птицам на корм, я имею в виду. Ну, теперь расправь ей крыло, вот так…
Золотые ножнички полоснули по расправленным перьям.
— Замечательно, — пробормотала Мадам Чжан. На ее фарфоровом личике читалась почти эротическая сосредоточенность. — Вот так. Теперь мы аккуратненькие.
Она посадила обескрыленную птичку на палец. Коготки скрежетнули по металлу украшений в попытке удержаться. Крохотный клювик был разинут от ужаса.
Мадам Чжан ноготком погладила птичку по спине.
—
Она добавила, словно бы в раздумьях:
— Может, подарить вот эту новой наложнице из Корё, когда та сюда прибудет… Говорят, она милая, послушная девушка. Милая птичка для милой девушки. Да, в самый раз. Будет ей хоть какое-то развлечение. Ведь Великий Хан такой не заинтересуется.
Заметив блеск в глазах Чжу, она легко рассмеялась.
— Нет, вовсе не потому! Могу заверить: несмотря на свой облик, с женщинами он обращаться умеет. Но я бы не сказала, что ему по вкусу милые.
Она улыбнулась, как довольная кошка, и поковыляла на своих крохотных лотосовых ножках внутрь, где служанки сноровисто накрывали на двоих круглый столик:
— Входи, крошка-сверчок. Мне так не хватает толковых служанок, зачем же ими разбрасываться. Великий Хан сегодня посетит мои покои. Поможешь горничным нарядить меня так, как ему нравится.
Мадам Чжан была уже готова и ожидала, блестя, как столовый фарфор, когда, вскоре после закатного часа петуха, в ее покои бесцеремонно влетел главный ханский евнух:
— Великий Хан идет!
Чжу и прочие служанки пали ниц, а Мадам Чжан встала и грациозно склонилась перед Великим Ханом, вошедшим в покои в сопровождении одетых в черное телохранителей.
Только теперь, увидев Вана Баосяна с близкого расстояния, Чжу поняла ремарку Мадам Чжан насчет его облика. Обычного человека с такой манерой держаться считали бы ничтожеством и презирали. В исполнении Сына Небес, облеченного властью, это шокировало. Диссонанс был такой глубокий, что у Чжу неожиданно пробежал холодок по спине, как в тот раз, когда она впервые увидела кажущуюся двуполость Оюана.
Великий Хан не вошел, а впорхнул. Его бледные, длиннопалые руки слегка дрожали. Он держался и жестикулировал чисто по-женски, но сложен был по-мужски, хоть и худоват. Чжу подумалось, что мужественности хану недостает от природы, однако он превратил это в спектакль. Ломал комедию, чтобы при дворе никто не воспринимал его всерьез. Все это время он жил среди юаньской знати, вынашивал в сердце убийственные планы и амбиции, далеко превосходящие честолюбие придворных. И никто не верил, что такими качествами может обладать человек подобной внешности и поведения. Никто не заметил его восхождения к власти.
Света в комнате явно было недостаточно, но, когда Великй Хан проходил мимо, на Чжу словно упала его тень. Ей вдруг вспомнились флаги над потерявшим блеск городом — уже не голубые, а почти черные.
Черный — цвет правителя, чей Мандат излучает не свет, а тень.
Эта тень скользнула краем по сияющей сфере в сердце Чжу. Два Мандата, схожие и одновременно противоположные, при столкновении запели, как стекло. Великий Хан дернулся и, нахмурившись, оглядел покои. В его окружении никто не распознал, какую угрозу он представляет со своим Мандатом. Но теперь, стоя на коленях под ханским взглядом, рассеянно скользящим по ряду служанок,
Их разделяло всего несколько шагов. Ближе, возможно, уже никогда не будет. Однако его стеной окружали телохранители, готовые обнажить мечи. Даже если бы Чжу украла ножницы у Мадам Чжан (или нож на кухне) и спрятала в рукаве, эти несколько шагов обернулись бы тысячей ли.
Великий Хан сел ужинать с Мадам Чжан. Все в этом действе было расписано до мелочей, начиная со слуги, пробующего блюда на яд, и заканчивая учтивыми фразами Великого Хана и кокетливой женской лестью Мадам Чжан. Интересно, она со всеми своими мужчинами так себя вела? Ее представление было бездушным, словно в нем менялись только актеры. Великому Хану, похоже, ее компания тоже не доставляла искреннего удовольствия. Одна видимость. Они на пару разыгрывали пьесу. Не для слуг и стражников — простолюдины недостойны внимания, — но для самих себя.
Чжу наблюдала за ними с неким неуютным чувством. Она стольким пожертвовала, сколько вынесла ради своей мечты. И вот перед ней — два человека, которые сделали то же самое, и их заветные желания исполнились. Более высокого положения нельзя добиться ни мужчине, ни женщине.
Чжу досмотрела этот спектакль до конца. В их бескровных лицах не читалось ни малейшей уверенности, что все было не зря.
Чжу стояла среди служанок Мадам Чжан, в глубине переполненного людьми Зала Великого Сияния. В отдалении поднималась на помост процессия данников из Корё. С такого расстояния Императрица Чжан и Великий Хан казались куклами на фоне ширмы. Хотя двери были распахнуты в весенний полдень и горело множество фонарей, зал казался погруженным в вечный сумрак.
Тени придворных скользили по стенам, изукрашенным серебром. Тщательно полированные бронзовые зеркала обычно дают четкое отражение. В серебряных же плавали размытые изменчивые силуэты, бледные, тусклые. У Чжу возникло тревожащее чувство, что это вовсе не стена, а кожа, размытые же тени — не отражения, а отблеск иного места, которое когда-нибудь увидят они все. Мир духов, не людей.
В этом зале было что-то неладно. Чжу не знала, что увидит, когда наконец попадет сюда. Шагая по Дворцовому Городу, она думала, как Оюан шел той же дорогой до нее. Она ступала по его призрачным, невидимым следам. И вот он, конец пути. На золотом троне, где восседает Ван Баосян, Оюан заколол прежнего Великого Хана. Здесь он свершил свою месть. Забрал бессчетное количество жизней, предал того, кого любил, предал и ранил даже саму Чжу, однако добился своего. Все оказалось не зря.
Где-то под ногами гостей остались последние следы человека, которого Оюан так ненавидел. Кровь пропитала половицы, ее оттерли, однако пятно никуда не делось — слабый, но неуничтожимый отпечаток его личности остался здесь, в центре мира.
Ей следовало ощутить облегчение: хотя бы его мука позади. Но в сердце Чжу закралось совсем другое чувство. Отнюдь не облечение. От него вспотели ступни, похолодело в груди, ледяной сквознячок скользнул по коже.
Страх.
Необъяснимый страх становился все сильней. Казалось, что в зале затаилось нечто смертельно опасное. Подобное притягивает подобное, но вместо знакомого, чистого, звенящего резонанса возникло настолько чудовищное чувство, что Чжу в ужасе отшатнулась. Она еще никогда с таким не сталкивалась.