Сарнес
Шрифт:
Посол Корё, в чьих венах монгольской крови было сколько же, сколько у Баосяна, а то и побольше, преклонил колени у подножия лестницы.
— Десять тысяч лет Великому Хану!
Хоть и богата была корёская дань, Баосян знал: в лице Чжанов Великая Юань потеряла куда больше. Когда Главный Советник отберет восточное побережье у Мадам Чжан и соль с зерном снова повезут в Ханбалык обычным путем, по каналу, корёская дань снова станет тем, чем была всегда: знаком вассальных отношений. И Госпожа Ки утратит свою мимолетную власть.
— Мы довольны дарами Короля Корё, —
— Не послать ли нам ответный дар, в благодарность за щедрость вашей родины?
И тут Императрица, стоявшая на колоннаде с Главным Советником и Третьим Принцем, шагнула вперед, опередив Госпожу Ки. На фоне крахмально-белого камня, которым был отделан зал, ее высокая шляпа и платье цвета камелии напоминали пятно крови.
— Прошу вас, Госпожа Ки, не утруждайтесь! Я взяла на себя смелость придумать подарок для Короля Корё от имени своего супруга, Великого Хана. Смею надеяться, он придется ко двору.
Госпожа Ки окаменела не хуже резных драконов на баллюстраде, оценивая этот неожиданный поворот событий. Среди женщин дворца Императрица занимала наиболее высокое положение. Хотя ее поступок был диковат и выходил за рамки протокола, учитывая корёское происхождение Госпожи Ки, формально в обязанности Императрицы входил и подбор подарков иноземным посланникам. Госпожа Ки могла либо устроить скандал в надежде, что Великий Хан пренебрежет правилами гарема и накажет Императрицу, либо уступить, рассчитывая обойти соперницу, какую бы игру та ни затеяла. Наконец она холодно произнесла:
— Сестра моя Императрица все предусмотрела.
Та хищно улыбнулась. Но, судя по всему, не Госпоже Ки. Баосяну внезапно стало не по себе.
— Что более достойно Короля Корё, чем личный подарок, который тронет его сердце? К счастью, он был воспитан здесь, при дворе, и его вкусы прекрасно известны всем нам.
Даже такой провинциал, как Баосян, понял, что она имеет в виду. Наследные принцы царств-вассалов Великой Юани воспитывались в Ханбалыке, чтобы затем взойти на трон у себя на родине. Нынешний король Корё входил в ханскую свиту на Весенней Охоте. Баосян вспомнил жеманного принца, который компенсировал свою непримечательную внешность нарядами по самой последней придворной моде. Его почетная стража состояла из дюжины подозрительно красивых корёских юношей. В самом Ханбалыке таких, как этот принц, не жаловали. Зато на вассальный трон посадили с превеликим удовольствием.
— Я, конечно, подумывала о более традиционном подарке — лук или конь, — задумчиво продолжала Императрица. — Но потом вспомнила, насколько ему нравятся красивые вещицы… ученого свойства. Он интересуется живописью, литературой, каллиграфией.
Беспокойство Баосяна переросло в ледяной ужас, но бежать было некуда.
— Мне кажется, у вас с ним немало общего… — Императрица повысила голос, и ее возглас нашел Баосяна в толпе, как падающая стрела, — …Заместитель Министра доходов!
Он застыл. На краю зрения мелькнуло что-то светлое. Не призраки — бесстрастные лица чиновников
Лицо Третьего Принца в тени колоннады было непроницаемым.
— Вы славитесь своим изящным почерком, Заместитель Министра, так ведь? — ворковала Императрица. — Уверена, вам нетрудно будет написать тушью что-нибудь, подходящее для Короля Корё. Прошу вас! Я все подготовила.
Вся площадь словно сжалась до столика вдали, на котором аккуратно разложены кисти и чернила. Баосяну всегда казалось, что Императрица попытается избавиться от него каким-нибудь грязным способом, ударит наотмашь. А тут… Ну надо же! Оказывается, она не лишена поэтичности. Баосян унизил ее брата перед Великим Ханом, и теперь Императрица отплатит ему тем же. Потом придерется к какой-нибудь мелочи в его работе — якобы оскорбляющей достоинство Великого Хана — и кончится все изгнанием или казнью.
От этого сна он проснуться не мог. Невзирая на протесты, евнухи окружили его и отконвоировали по длинной площади до столика. И вот он уже стоит на коленях, с кистью в дрожащей руке.
— Поторопитесь! — Императрица смаковала его страх, как вино. Он еще никогда не видел ее такой довольной. — Не заставляйте Великого Хана ждать.
У Баосяна от страха все вылетело из головы. Горло перехватило, ладони вспотели. Но стоило ему попытаться разозлиться, как гнев пришел, пропитал насквозь, начисто стер страх и дрожь. Императрица думала, что Баосян сдастся заранее, обречет себя на ошибку вместо того, чтобы сражаться всей мощью своего таланта? Думала, что он пошел наперекор миру ради дела, к которому у него даже нет способностей?
Едва кисть коснулась бумаги, иероглифы хлынули таким яростным потоком, словно это сам Мандат изливается на бумагу. Прихотливо изогнутые, угловатые иероглифы обнажали правду о его черном сердце и еще более черных намерениях. Но ведь среди них нет ни одного человека, достаточно сведущего в искусстве каллиграфии, чтобы заглянуть так глубоко. Им доступно лишь поверхностное впечатление от его работы: не придерешься.
С яростным торжеством он взбежал на вторую площадку лестницы, встал на колени, опустив взгляд, и развернул свиток над головой, чтобы наверху прочитали.
— Десять тысяч лет Великому Хану!
Пока его каллиграфию рассматривали в полном молчании, он воображал кислое лицо Императрицы, осознавшей, что жертва выскользнула из ловушки. Ему не пришлось долго ждать вердикта. Великий Хан произнес без всякого интереса:
— Прекрасная работа. Вы хорошо потрудились, Заместитель Министра.
Великий Хан уже отпустил Баосяна взмахом руки, но тут Императрица положила руку ему на локоть:
— А если так, мой Великий Хан, — нежно сказала она, — неужели он не заслуживает награды?