Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны
Шрифт:
– Вот, Василий, бери, – сказала Акулина приказчику. – Это будто от меня самой. За ласковость твою и за почтение ко мне… За то, что ты меня предпочитаешь.
– Покорнейше вас благодарю, Акулина Степановна, Трифон Иваныч, благодарю покорно.
– От Трифона Иваныча само собой получишь, а это от меня только. Так и другим скажи: что вот, мол, мне что Акулина Степановна за ласку…
– Не надо. Не говори! – крикнул Трифон Иванович.
– Нет, скажи, скажи… Пусть все знают, – стояла на своем Акулина и прибавила: – Ну, теперь ступай… Больше ничего… Иди, иди
XII. Нимфа и ее наперсница
По уходе Трифона Ивановича в лавку Акулина тотчас же послала свою кухарку Анисью за полковницкой горничной Катериной. Катерина, средних лет некрасивая женщина, жила у какой-то вдовы-полковницы по той же лестнице, где квартировал и Трифон Иванович, и в последнее время была как бы наперсницей и менторшей Акулины. Акулина сообщала ей все свои тайны и успехи у Трифона Ивановича, а также «обучалась полировке». Катерина тотчас же прибежала к ней. Она была в самом непривлекательном неглиже: растрепанная, с подоткнутым подолом платья.
– А у нас сегодня уборка перед праздниками, – сказала она, чмокаясь с Акулиной в губы. – Чистота нашей самой приспичила. Там перетряхай, тут паутину снимай… Инда смучила всю. Уж и так, кажись, у нас дом жаром от чистоты горит, а тут чисть и подмывай еще. Просто дурит. Ты зачем присылала-то, родная?
– Пойдем в столовую, напьемся кофейку с миндальными сливочками ради сочельника. Мне тебя кое о чем порасспросить нужно, – отвечала Акулина.
– И, душечка! До кофеев ли мне теперь! Ведь приказала, подлая, дверные ручки кислотой с кирпичом вычистить. Ужасти, сколько дела!
– Ну, дело не медведь, в лес не убежит. Успеешь еще ручки-то у дверей вычистить. А кофею-то долго ли выпить?
– Да ведь заругается, ведьма! Накинется: где пропадала?
– А ты скажи, что в мелочную лавку за чем-нибудь бегала.
– Милая ты моя, да кабы она у нас была путная барыня, а то ведь она у нас подчас словно с цепи сорвется. Какой тут кофей! До кофею ли уж…
– Ну, на скору руку, – упрашивала Акулина – Сливки-то миндальные уж очень хороши.
– Разве только на скору руку… – согласилась Катерина, вошла в столовую и села с Акулиной за стол. – Ах, какая ты, Акулина Степановна, посмотрю я на тебя, счастливая, так просто зависть берет, глядючи! – всплескивала она руками. – Хоть бы месяц мне так пожить, право слово. Тут вот за восемь-то рублей в месяц бьешься и елозишь перед самой каждый день, а ты никакого этого самого начала над собой не знаешь и живешь во все свое сладостное удовольствие.
– Даже еще над Трифоном Иванычем командую, – похвасталась Акулина.
– Так и надо, милая, так и надо. Как можно крепче его в руки забирай. Он так, а ты эдак, и коли ежели что – сейчас к нему спиной обернись.
– Да я уж и то: вы меня не предпочитаете – ну, тогда и я вам уважать не намерена. Днем-то я тебе мою шубу ведь не показывала. Днем-то она еще лучше. Вот посмот ри-ка.
Началось надевание шубы перед зеркалом. Надевала Акулина, надевала и Катерина.
– В сорочке родилась, в сорочке… Что говорить! И говорить нечего… – бормотала
– За мою простоту. За то, что проста уж я очень да ласкова. Ведь Трифон Иваныч всей моей доброты да ласковости даже и не понимает. Я к нему так, а он эдак… Вот все приказчиков своих пужается.
– Покруче надо, милая, покруче с ним. Где лаской, а где и пофордыбачить.
– Да я уж и то… Ведь я Андреяна-то приказчика отказала, а на место его племянника своего беру. Вот скоро приедет из деревни. Андреяна отказала, а Василию за почтительность десять рублей подарила.
– Так и следует, Акулина Степановна, так и следует. Впрочем, что же я кофей-то? – вспомнила Катерина. – Выпить да и бежать. А то ведь сама крышу с дома снесет, кричавши. Ужас какая горлопятина! Ты о чем же, милая, меня расспросить-то хотела?
– Ах да… – спохватилась Акулина. – В разговорах-то я было и забыла. Покажи мне, душечка Катерина Афанасьевна, как мне новомодную-то шляпку на себя надевать, что вчера купили. А то я боюсь, как бы не перепутать. Завтра пойду в ней к обедне, так чтобы не надеть шиворот-навыворот. Долго ли до греха! Ведь отродясь я этих шляпок-то не нашивала.
– Мудрости большой нет.
– Ну, как сказать… Можно и не тем концом надеть. А ты уж покажи мне, как по самому новомодному фасону надо.
– Ну, то-то. Разика три я при тебе надену, как следовает, тогда и попривыкнешь.
Начинается надевание шляпки перед зеркалом. Катерина суетится около Акулины.
– Пройдись-ка теперь в ней, пройдись-ка… – говорит она. – Вот так. Только уж ты не очень с ноги-то на ногу переваливайся.
– Сем-ка опять шубу надену, да в шубе… Не надеть ли уж и платье матерчатое?
– Платье-то уж зачем же? Платье завтра наденешь.
– Ну ладно. А завтра-то я и браслетку надену. Ведь он мне и браслетку подарил. Вот я тебе сейчас ее покажу. Вот…
Акулина достала браслет.
– Прелесть, прелесть что такое! – хвалила Катерина. – Тереби с него, Акулинушка, тереби. Умрет, так, по крайности, помянуть его будет чем.
– Да я уж и то.
– Подбирай его к рукам, подбирай… Браслетку подарил – проси скорей часы с цепочкой. Ну-ка, надень-ка браслетку-то на руку.
Надевается браслет, потом шуба. Акулина опять прохаживается по комнате. Катерина сидит и допивает чашку кофею.
– Ну, ин бежать мне домой. А то сама раскричится, – говорит она наконец.
– Постой… – останавливает ее Акулина. – Я еще тебя кое-что хочу спросить.
– Ну?
– Расскажи мне, милая моя Катерина Афанасьевна, как надо дамой настоящей новомодной быть, а то мне чтобы не перепутаться.
– Дамой? – протянула Катерина. – Ну, дамой немудрено быть.
– Однако все-таки… Ведь вот завтра у нас Рождество… К Трифону Иванычу будут всякие разные гости приходить, так мне чтобы в самом разе быть и под даму потрафить. Как в настоящих-то домах дамы действуют?
– Очень просто. Во-первых, целый день ты должна быть в параде одевшись и сидеть на диване с книжкой. Ты грамотная?