Сайтин: Измена
Шрифт:
Возможно, он спал. Грант знал, что с его рассудком проводили какие-то манипуляции, поскольку фальшивые ворота отличались неустойчивостью: ваза все норовила соскочить со стола на пол. Небезопасно. Небезопасно…
И вдруг он вспомнил: должен прийти Джастин. Такое уже случалось – наяву. Он нарушил основную заповедь и, осторожно обдумывая, во что это ему обойдется, вдруг набрел на новый постулат, заставлявший усомниться в правдивости оператора.
В случае ошибки обратной дороги уже не было – картой он не располагал.
В случае ошибки он не сумеет восстановиться при первой же возможности.
Грант водворил вазу обратно. И уселся ждать.
Джастин обязательно придет. Если не придет – то ничего этого просто не существовало.
Он мог осязать, обонять и передвигаться в их мире. Но не на самом деле. Его сотрут в порошок. Но иллюзорно. Ничего не было…
…В
В любом случае.
6
Лежать в подобном состоянии – дикость несусветная. Под сводами пышно убранного цветами и зеленью Государственного Зала негромко звучала траурная музыка. Глядя на цветочное убранство зала, кто-то из комментаторов напомнил о вывезенном с Земли обычае, а его коллега сравнил увиденное с прошлыми похоронами – тогда в последний путь провожали Кори Сантесси, главного архитектора Союза, чье пребывание в Совете на протяжении сорока восьми лет (сначала на посту председателя Комитета по внутренним делам, потом – в аналогичной должности в Комитете по гражданским делам) стало своего рода прецедентом инертности электората; тогда тоже возникла необходимость (принимая во внимание громадные расстояния, отделявшие их от колоний, и, соответственно, способность слухов преодолевать любые расстояния, обрастая по дороге все новыми подробностями) продемонстрировать неоспоримость смерти Сантесси, провести запоминающуюся церемонию прощания и позволить коллегам, в свое время сражавшимся с влиятельным Сантесси ради славы, пролить приличествующее случаю количество слез и произнести напыщенные речи, однообразность которых в корне пресекла возможные слухи.
Сейчас все было иначе – как-никак, покойная ассоциировалась с ресионским комплексом и собственно воскрешением, да к тому же стала жертвой злодейского убийства.
– Между нами бывали разногласия, – говорил Кореин в прощальной речи, – но Союз действительно понес невосполнимую, трагическую утрату. – Разумеется, Кореин не мог открыто сказать, что утрата, по сути, вышла двойная, если принять во внимание кандидатуру предполагаемого убийцы. – Ариана Эмори хорошо разбиралась в основаниях поступков и умела заглянуть в будущее. Вспомните хотя бы корабли-ковчеги, вращающиеся сейчас на орбитах далеких планет и хранящие наше генетическое наследие. Вспомните восстановление дружественных связей с Землей и серию соглашений, благодаря которым стало возможно сохранение и восстановление редких видов…
То была одна из лучших речей Кореина. Но Михаилу она далась очень непросто. Уже поползли тревожные шепотки о якобы имевшем место замалчивании улик, о необычном распоряжении самой Эмори, копия которого, по утверждению ресионцев, была сохранена их компьютерной системой, – указание уничтожить личных телохранителей Арианы, что в Ресионе проделали без колебаний. Обсуждали и пресловутое дело ази Уоррика, похищенного экстремистами Роше и подвергнутого истязаниям, а потом возвращенного в Ресион. Нельзя было забывать и о самом Роше: тот бесконечно выступал с зажигательными речами и публично ликовал по поводу смерти Арианы, причем выступления экстремиста собирали куда больше журналистов, чем пресс-конференции политического союзника изоляционистов – центриста Янни Мерино, выражавшего сожаление по поводу насильственного лишения человека жизни. Затем Янни переходил к осуждению уничтожения ази – но все это казалось журналистам слишком запутанным: Янни так и не научился как следует обыгрывать каждую тему в отдельности, да к тому же его выступления перекликались с тем, что говорил Роше. Журналисты толпились на лестницах и у дверей кабинетов, точно хищники в ожидании поживы; едва завидев кого-нибудь из центристов Совета или Сената, они кидались к жертве с включенными планшетами для записей, задавая вопросы типа «Не кажется ли вам, что налицо заговор?» и «Как вы относитесь к речи Роше?»
У некоторых центристов почти не осталось пространства для маневра.
Кореину очень хотелось надеяться, что он рассеял хотя бы часть слухов. Что выдержки из его речи станут цитировать.
Стоит ли упоминать о том, что газетчики были орудием Комитета по информации, которым заправляла Катрин Лао, верная подпевала Арианы? Стоит ли упоминать, что теперь кое-кому «светили» повышения по службе, головокружительные карьеры – репортеру оставалось только представить материал в выгодном начальству свете. Репортеров не следовало винить в чрезмерно тонком чутье – они вовремя унюхали, что начальству требуется все больший упор на предположение о заговоре: конечно, разыгрывался заранее срежиссированный спектакль.
Кореина всякий раз бросало в пот, когда он замечал человека с планшетом для
Перед камерами замелькали недоступные прежде лица – например, ресионского директора Жиро Ная. Журналисты то и дело пытались довести до сознания аудитории, что наперекор общепринятому представлению Ариана Эмори не была директором ресионского комплекса и фактически в последние пятьдесят с лишним лет не занимала в Ресионе никаких постов. На слуху были и новые имена – Жиро Най, Петрос Иванов, Янни Шварц.
А проклятый Най раздавал интервью особенно ловко.
В случае, если место в Совете становилось вакантным, а освободивший его по каким-либо причинам Советник не назначал преемника, то Секретарь Комитета должен был назвать кандидатуру нового Советника. В данном случае речь шла как раз о Жиро Нае.
Ему ничего не стоило оставить пост в Ресионе и баллотироваться на место Эмори.
«В этом случае, – уныло подумал Кореин, – Най выиграет. Если только на суде над Джорданом Уорриком не всплывут какие-нибудь ошеломляющие подробности. Если только сам Уоррик не использует скамью подсудимых в качестве трибуны, с которой бросит веские обвинения». Однако осведомители Кореина в Комитете по внутренним делам доносили, что Уоррик все еще остается под домашним арестом; новгородец Мерильд сам находился под комитетским следствием как возможный заговорщик и потому был не в состоянии взяться защищать Уоррика в суде, а (о, ужас!) нанятый изоляционистами адвокат пытался связаться с Уорриком, но тот благоразумно отказался от его услуг. Тем не менее Джордан обратился в Комитет по внутренним делам с просьбой назначить ему адвоката-консультанта – что вызвало большой переполох в средствах массовой информации: Уоррик, человек со средствами и к тому же Особый, вынужден предстать перед Советом, пользуясь услугами назначенного Комитетом адвоката, точно какой-нибудь неимущий, ибо его ресионские счета заморожены, а юридический отдел Ресиона не имел права организовывать одновременно защиту и обвинение подсудимого!
Играла торжественная музыка. Ресионцы столпились у гроба, дабы отдать последнюю дань уважения покойной. Затем солдаты почетного караула накрыли гроб крышкой. Снаружи скорбный груз уже поджидало подразделение почетного караула и сотрудники службы безопасности Ресиона.
Ариану Эмори должны были отправить в космос. Она сама просила еще при жизни: никаких памятников. Тело кремировать и прах отправить в космос. Волю покойной решено было уважить: после кремации урну с прахом планировали доставить на транспортник «Галлант», весьма кстати залетевший в Сайтинскую систему. Экипаж транспортного корабля должен был зарядить пеплом покойной одну из ракет и выпустить ее в сторону Солнца. Таков был последний каприз, исполнения которого Ариана добилась от правительства Союза.
«Стерва постаралась предотвратить возможность использовать ее генетический материал, – смекнул Кореин. – И потому в качестве склепа выбрала Солнце».
7
Убийство и последующие похороны занимают не так много времени, чтобы мог слететься весь Совет (даже на столь грандиозное событие) – но Секретари Комитетов находились частью в Новгороде, частью на станции; сенат Сайтина проводил очередную сессию; заседал и Совет Миров. Послы же Земли и Альянса прибыли с Сайтинской станции. Налицо были и три Советника: Кореин из Комитета по гражданским делам, Илья Богданович из Комитета по государственным делам и Леонид Городин из Комитета по обороне.
Фактически, рассудил Кореин, налицо большинство – две трети – центристов. Но во время похорон пользы от этого было не очень много.
Разумеется, требовалось высказать Наю ряд дежурных любезностей в связи с его назначением временно исполняющим обязанности председателя Комитета. Без положенного в таких случаях банкета – к этому обязывал скорбный момент, даже если бы Най не был двоюродным братом погибшей. Но скорбь не означала отказа от посещения кабинетов, хозяйкой которых еще недавно числилась Эмори. И отказа от проявления формального уважения. Необходимо было хотя бы на короткое время пересечься с Наем, выразить ему соболезнования по поводу утраты. И изучить этого человека, попробовать угадать, что он собой представляет, причем времени на общение отводилось крайне мало. Что только осложняло задачу: оппоненты Эмори во что бы то ни стало должны были понять, кто он – Жиро Най, вынырнувший словно ниоткуда, дабы примерить мантию Арианы…