Сайтин: Измена
Шрифт:
– Нет, лучше послушай меня. Я старею, и я не бессмертна. А они до смерти боятся, что я не выпущу Ари из-под контроля, когда придет срок… А он подходит, Олли, подходит. Остается всего два года. Господи, как летит время! Иногда мне хочется задушить ее собственными руками, а иногда мне жалко ее до слез. Именно это им и не нужно. Они боятся, что я нарушу правила, на которых все зиждется. Они – Жиро с Деннисом, чтоб им провалиться! – решили, что девочка слишком привязалась к тебе. И хотят положить конец этой привязанности. Добиваются, чтобы ты прекратил общаться с нею. От тебя требуется только холодное и критическое отношение к Ари. Таково предписание. Иногда мне
– И ты согласилась? – наконец спросил Олли, когда молчание чрезмерно затянулось, а женщина по-прежнему не могла отдышаться.
Госпожа Штрассен кивнула, закусила губу, но сумела взять себя в руки: «Согласилась. Жиро все щебетал: «Ах, тебе только придется перебраться в первый корпус, когда ей исполнится семь». Он болтал, а я развесила уши! Теперь они забеспокоились и хотят сплавить меня подальше. Жиро еще говорит: «Этого мало. Когда Ари было семь лет, Ольга умерла. Твое пребывание в первом корпусе будет означать просто уход из ее жизни – а нам нужно максимально приблизить обстоятельства к естественным». Черт бы их побрал! В общем, так мне и предложили пост директора. Сняли Морли, посадили меня на его место, вот и все».
– Но ты всегда говорила, что хочешь вернуться в космос.
Женщина снова принялась вздыхать. И тихо сказала:
– Да, хотела. Многие годы мечтала. А потом вдруг обнаружила, что состарилась. А когда мне предложили новое назначение, поняла, что уже никуда не хочу. Для прожженной космической путешественницы вроде меня это ужасное открытие. Я состарилась на земле, и все, что я познала, что мне близко, – здесь, и я не хочу это терять. Вот так… – Снова тяжелый вздох. – Но не так, как придется поступить мне. Мне могут дать повышение. Или отправить на пенсию. Черта с два я уйду на пенсию! Вот чем чревата упорная работа вкупе с отсутствием интереса к власти. Выскочка Жиро может запросто вышвырнуть меня. Все к тому и идет. Чтоб ему сдохнуть! Потому я и отправляюсь на Фаргону. И начну все с начала – уже с другой Особой; займусь медицинскими проблемами. Черт возьми, Олли – прежде чем оказать кому-нибудь услугу, подумай, что они могут сотворить с тобой.
Олли погладил ее по волосам. И провел ладонью по плечу. Джейн знала: сердце Олли обливается кровью от жалости к ней, ибо она, как-никак, его Старшая. А когда объект поклонения в опасности…
– Ни за что не допущу, чтобы ты угодил в передрягу. Подумай, что может случиться, если ты выберешься отсюда. Я умру в постели с тобой, учти и это; и вот, пожалуйста, ты остаешься один, до ближайшего островка цивилизации – двадцать световых лет. Разве тому, чей выбор еще более ограничен, чем мой, пристало привередничать? А? Загонять тебя в угол я не собираюсь. Если есть желание остаться в Ресионе, оставайся – я добьюсь, чтобы тебя перепрограммировали в КВ, и живи спокойно, наслаждайся достижениями цивилизации, не опасаясь учебных тренировок, кейса, пирогов с рыбой и коридоров, где люди разгуливают по потолку…
– Джейн, а если я скажу, что хочу улететь, что ты ответишь? Скажешь «глупый ази не знает, чего хочет»? Знаю наперед. Неужели я позволю тебе улететь с каким-нибудь ази-чужаком?
– Мне уже сто с лишним лет…
– Плевать! Мне все равно. Не делай нас обоих несчастными. И не играй мною. Ты
Олли невозможно было огорчить. Таков уж он был, Олли. Наконец Джейн окончательно это поняла; вытянув руку, она погладила любовника по щеке.
– Не буду, – заверила она. – Не буду. Господи, как все непросто! Будь проклят Жиро с его проектом! Олли, они ведь хотят, чтобы ты после этого вообще не подходил к Ари…
Лицо ази исказилось:
– Стало быть, обвиняют меня.
– Речь не о виновности. Они видят, что девочка привязалась к тебе. Все проклятая обучающая лента. Они хотели вывести тебя из игры сразу, а я послала их к черту. Пригрозила, что сорву программу, что расскажу все Ари. А они ведь шагают по узкой дорожке – по очень узкой дорожке. Они это понимают, а потому загодя приготовили контрпредложение. Вообразили, будто я тут же на него клюну. И присовокупили угрозу – дескать, если не соглашусь, отправят на пенсию. Что мне оставалось? Пришлось согласиться на пост директора. Спасусь и заодно спасу тебя. Мне не следует огорчаться.
– Прости, если все из-за меня.
– Черт, при чем здесь ты? Я тоже ни при чем. Никто не виноват. Ольга и пальцем не трогала девочку. И слава Богу. Но мое терпение не безгранично, Олли. Я уже начинаю терять его.
– Не плачь, не могу смотреть.
– Я и не собираюсь. Заткнись. И отвернись. Теперь моя очередь. Ты не против?..
12
– Разумеется, нет, – бросил он сидевшему по другую сторону стола Петросу; планшет для записей все строчил, и Джастин знал, что включена также система анализа голосового тембра – возможно, именно этот анализ и отражался на небольшом мониторе, куда то и дело посматривал Петрос. Время от времени врач отрывал взгляд от монитора и плутовато улыбался собеседнику.
– Ты оказался вовлечен в близкие отношения с коллегой, – произнес Иванов. – Неужели до сих пор не ощущаешь неприятных предчувствий из-за этого? А ведь ты прекрасно осведомлен, что в подобных обстоятельствах ази не может постоять за себя.
– Действительно, я думал над этим. И говорил с Грантом. Но ведь мы воспитаны в этой среде, не так ли? Принимая по разным причинам, – думаю, вы понимаете, о чем я – у нас обоих есть проблемы, выделяющие нас из коллектива. Оба мы, скажем так, нуждаемся в поддержке…
– Опиши эти проблемы.
– Ах, Петрос, полно! Мы оба знаем, что не стоим на вершине социальной пирамиды. Я о поветрии под названием «политика» – думаю, нет необходимости описывать вам его симптомы.
– Тебе одиноко.
Джастин рассмеялся:
– Боже, вы были на вечеринке? Мне показалось, что были.
– Да, разумеется, – бросил Иванов, снова глядя на монитор. – Был. Славная девчушка. А что скажешь ты?
Уоррик-младший вскинул взгляд и, сполна оценив суровый юмор доктора, хохотнул:
– Думаю, она – маленькая непоседа. Что еще можно сказать о ребенке? – И снова улыбнулся, перехватив взгляд собеседника: – Хорошо хоть, что я не в состоянии забеременеть! Забрали бы потом у меня ребенка для своих экспериментов. Крутили бы ему день и ночь обучающие ленты. Ну, что говорит анализ моего голоса?
– Волнение наблюдается, но приемлемое.
– Так я и думал. Конечно, вы пытаетесь заставить меня как-то отреагировать, но нужно ли вести себя совсем неестественно?
– Неестественным ты считаешь ребенка.