Сборник "Пендергаст". Компиляция. Книги 1-18"
Шрифт:
Спустя минуту О'Шонесси скользнул в белый кожаный кокон «роллс-ройса». Когда дверца машины захлопнулась, к нему вернулась благословенная тишина. Сержант так и не смог до конца понять, что такое агент Пендергаст. Не исключено, что, несмотря на весь свой утонченный вкус, парень все же на уровне. Как бы то ни было, решил ирландец, но в обществе агента следует держать глаза открытыми, а ухо востро.
— Через парк к Музею естественной истории, пожалуйста, — сказал Пендергаст водителю. Как только машина отъехала от тротуара, агент ФБР повернулся к О'Шонесси и спросил: —
О'Шонесси от неожиданности вздрогнул. Разве он упоминал об опере?
— Вы скверно умеете скрывать свои мысли, сержант. Я обратил внимание на то, что, рассматривая акварели костюмов «Севильского цирюльника», вы машинально выстукивали указательным пальцем правой руки ритмику арии Розины из первого акта.
— За кого вы себя принимаете? — спросил О'Шонесси. — Неужто за самого Шерлока Холмса?
— Не часто встречаются полицейские, которые любят оперу.
— А как вы? Вы-то оперу любите?
— Терпеть не могу. Опера была своего рода телевизором девятнадцатого века: такая же горластая, вульгарная и безвкусная, с сюжетами, рассчитанными на интеллект ребенка. Причем ребенка дебильного.
Впервые за все время знакомства с агентом О'Шонесси позволил себе слегка улыбнуться.
— Пендергаст, на это я могу сказать лишь то, что ваша интеллектуальная мощь не столь велика, как вам представляется. Боже, какой же вы филистер!
Его улыбка стала шире, когда на физиономии Пендергаста на миг появилась гримаса недовольства. Все-таки он сумел его достать!
Глава 4
Нора провела Пендергаста и унылого полицейского через двери Центрального архива. Она была страшно рада, что сумела добраться до цели, не сбившись с пути. Пендергаст чуть задержался на пороге, глубоко вздохнул и сказал:
— Дух истории. Упивайтесь им, сержант.
Он вытянул руки и пошевелил пальцами, словно разогревая их для встречи со старинными документами.
Рейнхарт Пак, тряся головой, двинулся навстречу Пендергасту. Старик вытер вспотевшую плешь носовым платком и сунул платок в карман плохо повинующимися пальцами. Появление специального агента доставляло ему радость, но в то же время и тревожило.
— Доктор Пендергаст, — сказал старик, — новая встреча с вами доставляет мне огромное удовольствие. Боюсь, что мы не встречались с вами со времени больших неприятностей тысяча девятьсот девяносто пятого года. Вам удалось тогда отправиться в путешествие на Тасманию?
— Да, конечно, — ответил Пендергаст. — Весьма тронут тем, что вы это помните. Мои познания в сфере австралийской флоры существенно возросли.
— А как продвигается исследовательская работа в вашем отделе?
— Превосходно, — ответил Пендергаст и добавил: — Позвольте мне представить вам сержанта О'Шонесси.
Сержант выступил из-за спины Пендергаста, и старик сразу приуныл.
— О Боже… Ведь у нас есть правило. Только сотрудники музея…
— Я готов за него поручиться, — сказал Пендергаст не терпящим возражения тоном. — Офицер О'Шонесси — один из наиболее выдающихся представителей замечательной полиции нашего города.
— Понимаю, понимаю, — с несчастным видом пробормотал Пак и принялся запирать замки. — Но вам всем придется записаться в журнале. — Отвернувшись
Оскар Гиббс приветствовал их коротким кивком. Это был невысокий афроамериканец с гладко выбритой головой. При своем небольшом росте он был так плотно сбит, что казался вырезанным из деревянной колоды. Мистера Гиббса с ног до головы покрывала пыль, и пребывание в архиве, судя по его виду, удовольствия ему не доставляло.
— Мистер Гиббс оказался настолько добр, что перенес все интересующие вас предметы в исследовательскую комнату, — сказал Пак. — Как только мы завершим формальности, я вас туда провожу.
Они расписались в журнале и двинулись в темноту. Пак, как и в прошлый раз, пощелкал лишь некоторыми выключателями. После путешествия, показавшегося им бесконечным, они оказались у самой дальней стены архива. В стене находилась дверь с закрытым проволочной сеткой окошком. Громко звеня ключами, Пак деловито открыл замок и распахнул дверь, пропуская вперед Нору.
Девушка переступила через порог и, как только загорелся свет, замерла в изумлении.
Стены от мраморного пола до роскошного потолка в стиле рококо были покрыты дубовыми панелями. В центре комнаты господствовали массивные дубовые столы с ножками в форме мощных звериных лап с выпущенными когтями. Столы были окружены опять же дубовыми стульями, с сиденьями и спинками, обитыми красной кожей. Над каждым столом находились люстры из кованой меди с хрустальными подвесками. На двух столах были расставлены различные предметы, а на третьем разложены книги, документы, папки, стояли какие-то коробки. В дальней стене комнаты находился огромный, обрамленный мрамором камин с очагом из красного кирпича. На всей обстановке и даже в самом духе помещения чувствовался налет времени.
— Невероятно! — прошептала Нора.
— Да, — согласился Пак. — Это одно из самых красивых помещений музея. В свое время историческим исследованиям придавалось большое значение. Времена изменились. О tempora, о mores! [30] И так далее и тому подобное. — Он печально вздохнул и продолжал: — Прошу вас извлечь из карманов все пишущие инструменты и надеть на руки вот эти льняные перчатки. Кроме того, мне придется, доктор, изъять на время ваш атташе-кейс.
Старик с явным неудовольствием посмотрел на револьвер и наручники, свисающие с пояса О'Шонесси, но ничего не сказал.
30
О времена, о нравы! (лат.)
Они отдали ручки и натянули белоснежные, без единого пятнышка, перчатки.
— А теперь я удаляюсь. Когда вы захотите уйти, позвоните мне по местному номеру четыре-два-четыре-ноль. Если вам потребуются фотокопии, заполните один из этих бланков.
Старик вышел и прикрыл за собой дверь. Через мгновение послышался звук запираемого замка.
— Неужели он нас закрыл? — изумился О'Шонесси.
— Стандартная процедура, — кивнул Пендергаст.
О'Шонесси отошел в глубину комнаты. «Какой странный человек», — подумала Нора. Спокойный, непроницаемый и по-ирландски красивый. Пендергасту он, похоже, нравится. Что же до самого ирландца, то ему, судя по его виду, вообще никто не нравится.