Сборник "Пендергаст". Компиляция. Книги 1-18"
Шрифт:
— Мне кажется, что мои картины пришлись вам по вкусу, — сказала она, окинув ирландца проницательным взглядом.
— Очень, — подтвердил О'Шонесси. — Но если учесть, что им приходилось петь и танцевать в париках, бальных туфлях и узких камзолах, смахивающих на смирительные рубашки, то этим парням не позавидуешь.
— У вашего коллеги весьма своеобразное чувство юмора, — произнесла ученая дама, обращаясь к Пендергасту.
— Несомненно.
— Итак, чем могу быть вам полезной, джентльмены?
Агент ФБР извлек из недр своего костюма небольшой
— Я хотел бы, чтобы исследовали это платье, — сказал он, разворачивая бумагу над столом специалистки по костюмам.
Увидев предмет предстоящего исследования, дама в ужасе отшатнулась. Состояние платья ввергло ее в шок.
О'Шонесси же, напротив, встрепенулся. Он уловил специфический запах платья. Весьма специфический. Ему даже показалось, что этот парень Пендергаст занимается действительно серьезным делом.
— О Боже! Умоляю… — сказала дама, отступая от стола и поднося к носу ароматный платочек. — Я не веду полицейской работы. Немедленно уберите эту отвратительную вещь.
— Эта отвратительная вещь, доктор Уэллсли, принадлежала девятнадцатилетней девушке, убитой больше ста лет назад. Ее тело препарировали, расчленили и замуровали в стене угольного тоннеля в Нижнем Манхэттене. В платье оказалась записка, которую девушка написала собственной кровью. Там было ее имя, возраст и адрес. Больше ничего. Чернила подобного рода не располагают к многословию. Это была записка ребенка, который знал, что скоро умрет. Она понимала, что никто ей не поможет, ничто не спасет. Она хотела лишь, чтобы ее тело опознали — девочка страшилась быть забытой. В то время я не мог ей помочь и хочу сделать это сейчас. Именно поэтому я здесь.
Платье в руках Пендергаста едва заметно дрожало, и О'Шонесси вдруг понял, что это дрожат руки агента, не способного обуздать свои эмоции. Во всяком случае, так ирландцу показалось. И это было для него откровением. Оказывается, даже в ФБР есть сотрудники, не лишенные человеческих чувств.
После этого страстного выступления Пендергаста в комнате повисла мертвая тишина.
Не говоря ни слова, Уэллсли склонилась над платьем, потеребила материю пальцами, посмотрела изнанку и осторожно растянула ткань в разных направлениях. Затем вздохнула и опустилась в кресло.
— Это типичная одежда работного дома, — сказала она. — Стандартная вещь конца девятнадцатого века. На внешнюю сторону пошла дешевая шерстяная ткань — грубая, ворсистая, но достаточно теплая. Для подкладки взяли некрашеный хлопчатобумажный материал. По характеру раскроя и манере шитья можно предположить, что девочка шила его своими руками, используя ткань, выданную ей в работном доме. Там, как правило, использовали ткань нескольких основных цветов — зеленого, голубого, серого и черного.
— Вы не определите, о каком работном доме может идти речь?
— Это невозможно. В Манхэттене в девятнадцатом веке их было достаточно много. Официально эти учреждения называли «Промышленными домами». Туда принимали брошенных детей, сирот и приводили тех, кто убегал из дома. Суровые, порой жестокие
— Не могли бы вы датировать платье более точно?
— О точной дате не может быть и речи. Но оно похоже на жалкую имитацию стиля, популярного в начале восьмидесятых годов позапрошлого века, — так называемый стиль Мод, или, если точнее, стиль Магдалины Мейкин. Девушки работных домов, как правило, пытались копировать приглянувшиеся им модели из дешевых журналов и грошовых рекламных изданий. И это все, что я могу сказать, — закончила со вздохом доктор Уэллсли.
— Если вам что-то придет на ум, меня всегда можно найти через сержанта О'Шонесси.
Доктор Уэллсли бросила взгляд на грудь полицейского и кивнула.
— Благодарю вас за то, что вы согласились потратить на нас свое время, — сказал агент ФБР, начиная скатывать платье. — Выставка, которую вы курировали в прошлом году, была просто великолепной.
Доктор Уэллсли снова ответила ему молчаливым кивком.
— В отличие от многих выставок в ней присутствовали и мысль, и юмор. В первую очередь это относится к разделу гульфиков. Он оказался таким забавным…
Завернутое в бумагу, платье лишилось своей способности внушать ужас. Воцарившаяся в кабинете мрачная атмосфера начала постепенно исчезать. Однако О'Шонесси, повторяя капитана Кастера, задавал себе вопрос, с какой стати агент ФБР заинтересовался преступлением, случившимся сто тридцать лет назад.
— Очень признательна вам за то, что вы заметили тонкости, которые прошли мимо внимания профессиональных критиков, — ответила дама. — Да, мне хотелось, чтобы публика немного позабавилась. Когда начинаешь разбираться в проблеме, то становится ясно, что человеческая одежда — за пределами требований комфорта и скромности — может быть до абсурда нелепой.
— Доктор Уэллсли, — сказал, поднимаясь с кресла, Пендергаст, — ваша экспертиза оказалась для нас чрезвычайно ценной.
— Зовите меня София, — ответила ученая дама, тоже вставая.
О'Шонесси заметил, что она смотрит на Пендергаста с новым интересом.
Пендергаст с улыбкой поклонился и повернулся, чтобы направиться к выходу. Дама обошла вокруг стола и проводила его через всю приемную. У дверей, ведущих в коридор, София Уэллсли остановилась и сказала, залившись краской:
— Надеюсь на новую встречу, мистер Пендергаст. И очень скорую. Возможно, даже за ужином.
Пендергаст промолчал.
— Что же, — после нескольких мгновений неловкого молчания сухо произнесла доктор Уэллсли, — вы знаете, где меня можно найти.
Они снова прошли через кишащие людьми и забитые бесценными предметами искусства залы, не обращая внимания на кхмерские ритуальные одежды, инкрустированные драгоценными камнями погребальные раки, греческие скульптуры и аттические краснофигурные вазы. Спустившись по широким каменным ступеням, они оказались на Пятой авеню. О'Шонесси машинально насвистывал мелодию хора из «Аиды». Если Пендергаст и слышал его свист, то виду не подал.