Сборник рассказов
Шрифт:
— Это тебе иллюстрация к твоим понятиям о какой–то душе: выпила, и все сразу стало просто — и мораль и все.
— Да… Ну, а потом мы… нет, мне стыдно ужасно!
— Глупости, глупости, — сказал молодой человек, и точно ее признания давали ему больше прав на нее, он все ближе и теснее прижимал ее к себе.
Они сидели на последней скамейке у стены, не видные для других пассажиров. И эта уединенность еще больше увеличивала между ними ту интимность, волнующую близость, какая возникала от этого непривычного для них
— Ну, хорошо, я все расскажу… Потом мы пошли с тем знакомым в другую комнату. Он стал целовать меня. Я помнила только о нашем деле. И говорила только о канделябрах, кажется. И о клейме. Он же все твердил, что клеймо для него неважно, что он выше предрассудков. А потом я не знаю… как это случилось.
Она вдруг почувствовала что его рука, обнимавшая, сразу перестала двигаться и остановилась. Потом он вскочил.
— То есть, ч_т_о случилось? — спросил он тоном, от которого у нее остановилось сердце и закололо в кончиках пальцев.
— Ч_т_о?.. Милый, не думай… Я помнила только о тебе и о нашем деле…
— Что он потом с тобой делал?!
И в его глазах, которые были видны в тусклом свете дрожащей вагонной свечи из фонаря, она уловила что–то жестокое, злое и чуждое
— Я не знаю, милый… я не поняла… Я все хотела его остановить, и никак не могла найти момента и боялась, что он откажется от канделябров. Я думала, что для тебя это почти все равно, а это даст нам наконец счастье. Сама же я готова была пожертвовать для тебя всем. Я так боролась с собой, так страдала, прежде чем убедить себя, что это предрассудок, что я д_о_л_ж_н_а побороть себя.
Молодой человек крикнул, побледнев:
— Да ты что, ошалела?!. Ты…
Он вдруг не договорил и пересел от нее далеко к окну.
VIII
Минут пять прошло в молчании. Она с тревогой и испугом смотрела на него, потом робко подошла к нему.
— Ну, милый, скажи хоть слово… Ну, что же ты?
Но тот, не отвечая, смотрел мимо ее умоляющих глаз в окно.
— Скажи же…
— Пойди к черту… Ты мне больше не нужна. Между нами все кончено.
Глаза девушки расширились от испуга и отчаяния. Она онемела.
— Милый, бог с тобой…
— Какой тут к черту бог! Оставь меня.
Он со злобой и омерзением сунул руку в карман и достал пачку червонцев.
— Вот твоя цена… ты понимаешь это? Гадость!.. Мне противно прикасаться к этой мерзости.
И он, взяв пачку денег обеими руками, сделал движение, как бы готовясь перервать пачку пополам и бросить под лавку. Но потом остановился, нервно постучал пачкой по щиколотке большого пальца и с еще большим омерзением сунул деньги обратно в карман.
Они долго молчали. Она — убитая, растоптанная, любящая, ждущая малейшего
Но, видимо, его тронул ее беспомощный, детский вид. И когда она робко, умоляюще, не сводя с него испуганных, молящих глаз, дотронулась до его рукава, он уже без злобы, а только с досадой и презрением оттолкнул ее руку.
В глазах ее блеснули слезы благодарности, и она, не решаясь касаться его открыто, села безмолвно и тихо около него, наслаждаясь теми моментами, когда его плечо от качки поезда прикасалось к ее плечу…
Когда поезд остановился, он, не оглядываясь, сказал:
— Бери свой чемодан.
И пошел вперед, совершенно не заботясь о ней, когда она, как покорная рабыня, несла за ним свой чемодан, не утирая катившихся по щекам крупных детских слез.
Идя к дому, они все время молчали в темноте. Он с поднятым воротником шагал впереди. Но видно было, что его мучил какой–то невыясненный вопрос. Наконец, он отвернул от лица воротник и, не взглянув на девушку, спросил с остывающим раздражением:
— А стаканы никому там не нужны?
Она торопливо утерла слезы и проговорила кротко:
— Стаканов я не предлагала.
ДРУЖНЫЙ НАРОД
Дня через два после храмового праздника пришла бумага из волостного совета с приказом возить дрова на государственный завод.
— Каждый гражданин должен свезти по шести возов, — сказал председатель иа собрании.
Все переглянулись и молчали.
— А ежели не повезешь, что за это будет? — спросил кто–то из задних рядов.
— Отсидишь, а потом вдвое свезешь.
— Так…
— Это, значит, на манер барщины выходит? — сказал еще один голос.
— Не на манер барщины, а на манер повинности.
— Не в лоб, а по лбу… — подсказал Сенька–плотник.
— Граждане, надо головой работать! — крикнул председатель. — Раз государство об вас старается… (он взял линейку в руку и стал махать ей в такт своим словам) предоставляет вам по силе возможности, значит, должны вы понимать или нет?
— То–то вы много предоставили.. — послышались голоса с задних скамеек.
— Не много, а по силе возможности… школа у вас есть.
— Да в школе–то этой ничего нету…
— Больница у вас есть? — продолжал председатель, не слушая возражений, — народный дом у вас есть?
Поднялся шум.
— Я вот сунулся как–то намедни в больницу, а с меня — пять миллионов, — кричал, надрываясь, рябой от оспы мужичок, поднимаясь с своей лавки и выставляя вверх обмотанный грязной тряпкой палец.