Сборник рассказов
Шрифт:
Захар Алексеич, поспешивший, должно быть, первый раз в своей жизни, прибежал в своей большой овчинной шапке на двор с таким видом, с каким прибегает хозяин на пожар своего дома, когда уже все сгорело, он и ахал, и хлопал по полам полушубка руками, и оглядывался — то на сеновал, то на выезжавшие со двора воза.
— Иван Никитич, сделай милость, дай сани…
— Нет у меня саней… — торопливо сказал Иван Никитич и сейчас же заторопился куда–то.
И к какой кучке беднейших ни подходили, кучка редела, и через минуту
— Да чего вы беспокоитесь–то? Раз сказано — по восьми пудов… Ай уж в самом деле?
— По восьми–то по восьми, а ты захватывай скорей! — сказал какой–то мужичок, только что навивший свой второй возок и торопливо проводивший мимо лошадь.
— Кончили, что ли? — крикнул председатель.
— Кончили.
— В рабочую пору так не работал, — сказал кузнец, сдвинув со лба назад шапку и утирая фартуком пыль и пот с лица. — Восемь пудов, а взопрел так, что полушубок мокрый.
— А нам–то что же?! — сказали беднейшие.
— Остальное все — ваше, — отвечал Сенька, — делите. Старайтесь, чтоб по совести.
НЕРАСПОРЯДИТЕЛЬНЫЙ НАРОД
Какой–то человек в картузе и с плетеной сумкой, с которыми ходят на базар за провизией, подошел к запертому магазину. Загородившись ладонями, чтобы не отсвечивало, он постучал в грязное запыленное окно, пробитое пулей и заделанное деревянной нашлепкой.
Из двери выглянул другой человек в кожаной куртке и сказал:
— Подожди немножко, пианино кончу чистить, тогда вместе пойдем.
Дверь опять закрылась, человек с сумкой остался ждать и, поставив сумочку на порог, стал свертывать папироску.
Шедшая по другой стороне улицы старушка с веревочной сеткой, в которой у нее болталось несколько морковок, увидев стоявшего перед магазином человека, вдруг остановилась, посмотрела на вывеску, потом по сторонам на другие вывески и торопливо, точно боясь, как бы ее не опередили, перебежала через улицу. Присмотревшись из–под руки на человека, стоявшего у магазина, она пристроилась стоять сзади него с своей морковью.
— Давно стоишь, батюшка?
— Нет, сейчас только пришел, — ответил неохотно и недовольно мужчина.
Старушка хотела еще что–то спросить, но только посмотрела и не решилась.
— О, господи, батюшка, вот до чего довели, ничего–то нигде нету. Бегаешь, бегаешь от одной очереди к другой. Вчера шла так–то мимо одной, не стала, а там, говорят, мыло выдавали. Сейчас уж бегом бежала.
— Теперь становись, не зевай, — сказал какой–то старичок с трубкой, подошедший вслед за старушкой.
— Вот то–то и дело–то… Вишь, двух минут не простояли, а уж трое набежали. Вот
— Теперь пойдут.
— Что выдавать–то будут?
— Сами еще не знаем.
— Что–нибудь выдадут. Зря не стали бы народ собирать.
Прибежала какая–то растрепанная женщина с мешком из дома напротив. Она хотела было занять пятое место, но проходившие мимо двое мужчин опередили ее.
— Набирается народ–то…
— Наберутся… вчерась около нашей лавки до самого бульвару протянулись. Последним даже товару не хватило.
— Вот из–за этого–то больше всего и боишься.
— На что очередь? — спросила запыхавшись, полная дама в шляпе.
На нее недоброжелательно посмотрели. Никто ничего не ответил.
— А ты, матушка, становись лучше, а то покуда будешь расспрашивать, другие заместо тебя станут, а под конец попадешь, и не достанется ничего.
— Спрашивает, ровно начальство какое… — проворчала про себя растрепанная женщина, — люди раньше пришли — молчат, а этой сейчас объявляй.
— Вот видишь, я и правду говорил, — заметил старичок, когда вслед за дамой встали еще три человека.
Пришедший раньше всех мужчина с сумкой оглянулся на выстроившихся сзади него и спросил:
— На что стоите–то? Что выдавать–то будут?
— Бог ее знает, — ответил старичок, — там объявят.
Мужчина с сумкой посмотрел на старичка, ничего не сказал и, повернувшись, приложился к замочной щелке и посмотрел внутрь магазина.
— Вот это так — "сейчас", — сказал он сам с собой, посмотрев на часы, — уж двадцать минут прошло.
— Теперь, батюшка, везде так–то долго.
— Что вы весь тротуар–то загородили, — через вас, что ли, ходить, — кричали прохожие, набежав на очередь, и озадаченно останавливались.
— А куда ж нам деваться?
— Куда… по стенке становись, а то, вишь, всю улицу заняли.
— О, господи, батюшка, и откуда ж это столько народу берётся?
— Прямо как чутье какое.
— Один узнал, а за ним и все идут, — сказал старичок.
— Какие это умники выдумали. Бывало, пошел купил, что надо, и никаких. А теперь стоим, а зачем стоим, неизвестно. Когда отопрут, тоже никто не знает.
— Ай спросить пойтить.
— От этого скорей не будет.
— Нет, ежели надоедать начнут, все, может, поскорей повернутся.
— Раз в какой час положено, в такой и отпирать будут.
— А в какой положено–то?
— Я почем знаю, что ты ко мне пристал?
— Эй, ты, дядя передний, спроси–ка, когда отпускать нас начнут, у самой двери ведь стоишь.
— Мне–то какое дело, — сказал тот угрюмо, — вам нужно, вы и спрашивайте.
— Вот черти–то, для себя не могут постараться. Будет стоять два часа, а пойтить спросить толком — силком не прогонишь. А ведь раньше всех приперся.
— Что ж, ему бы только пораньше местечко захватить.