Сборник рассказов
Шрифт:
Все выслушали молча.
— В новом–то он и эти двое с фронту? — спросил передний мужичок.
— Выходит, так, — ответил сосед.
— Кто за старый состав… прошу поднять руки.
Все сидели неподвижно.
— Кто за новый?..
Все подняли руки.
Лавочник взял шапку и пошел, ни на кого не глядя, к двери.
— Что тут? — спросил запоздавший Николай–сапожник, войдя в школу и тревожно оглядываясь.
— Новых выбрали, — сказал задний мужичок в лохматой шапке.
— Кто же это?
— Все. Прямо,
— Глас народа, брат…
ВОСЕМЬ ПУДОВ
Мужики стояли целой толпой в усадьбе около сеновала и уже два часа говорили, кричали и спорили по поводу дележа сена…
Сначала условились все делить поровну. Рожь разделили поровну, вышло хорошо. Стали делить телеги, тоже поровну, получалась нескладица: кому пришлась ось, кому колесо. И когда поделили, то оказалось, что инвентаря нет и телег ни у кого нет, — ездить опять не на чем. Коров решили в таком случае поровну не делить, а дать сначала неимущим. Но, когда начали давать, стало вдруг жалко, и все оказались вдруг неимущими.
— Дай вот молодые с фронту придут! — кричали беднейшие, у которых отобрали назад коров.
Теперь с сеном: как ни прикидывали, все–таки оставался кто–нибудь недоволен.
— Ну, думай, думай, ворочай мозгами, — сказал прасол в синей поддевке — надо разделиться, пока молодые с фронту не пришли, а то эта голытьба окаянная заведет тут свои порядки.
— Вот что! — крикнул кузнец. — Клади всем по восьми пудов, а что останется, отдать беднейшим. И нам не обидно, и они в накладе не останутся.
— Правильно!
— Теперь можете быть спокойны, — сказал Сенька беднейшим, — коров не дали, зато сена вволю получите, давай только подводы.
– - …Чтобы отвечать, так уж всем… — сказал сзади неизвестно чей голос.
Это слово было услышано в первый раз за все время.
— Кто это народ мутит!.. — крикнул сердито прасол, оглядывая задние ряды.
Все тоже оглядывались, и никто не знал, кем это сказано.
— Ну, вали за подводами.
Все бросились по дворам, остались одни беднейшие, которые не имели подвод, у них были только доставшиеся от дележа оси, оглобли, которые они с досады в первый же день пожгли.
Через полчаса весь двор заставился санями. Кузнец был возбужден больше всех. Он бегал и кричал, как на пожаре. Лавочник и прасол прикатили на двух санях. Огородник был тоже возбужден: он то подбегал к своим саням, у которых стоял его малый в больших сапогах с кнутом, то убегал к сеновалу, как бы проверяя, хватит ли сена.
Прежде всего все захватили по большой охапке подстелить в сани и дать лошади, не в счет.
— Эй, больше двух охапок не брать! — крикнул председатель, стоя с вилами у
— Мы и две хороши накрутим, — сказал кузнец, натягивая веревку на огромной вязанке и наседая на нее коленом.
И, правда, накрутил такую, что когда пошел с ней к саням, то самого было не видно, а только двигалась какая–то копна на двух палочках.
Бабы, приехавшие без своих мужиков, выбивались из сил, чтобы побольше захватить в две охапки. Столяриха связала свои вязанки, вцепилась в них, но поднять не смогла. Заплакала с досады и, оглядываясь на сеновал, где со всех сторон мужики, как муравьи, тащили сено, причитала:
— Господи, батюшка, силы нету.
— Прямо кишки все себе повыпустят, — говорили мужики, глядя, как мучаются бабы.
— Эй, по восьми пудов, больше не брать! — кричал председатель.
— Чего стоишь, зеваешь! — закричал, подбегая к сыну, весь потный огородник, нырявший уже несколько раз за сарай и весь обсыпанный мелким сухим сеном. — Накладывай.
— Успеется, не уйдет, — сказал малый.
— У дурака успеется, а умный за это время два воза свезет. — И сам, схватив лошадь за вожжу, оглядываясь на нее и попадая в снег, бегом повел ее к сеновалу.
— Гони скорей, — торопливо говорил он сыну, когда тот ехал уже на возу в ворота. — Сам дома оставайся, скажи, чтобы заместо тебя Митька ехал, да чтоб твою шапку не надевал, чертенок, а то ходите в одной, за десять верст видать, что из одного двора.
Около сеновала шла горячая работа. На самом сеновале работали человек десять дюжих мужиков, сваливая оттуда в несколько вил валом сено на возы, как будто спасая его от пожара. Не попавшее на воз и свалившееся на землю сено мгновенно исчезало куда–то, точно проваливалось сквозь землю.
— Да ты что же это накручиваешь–то! — кричал председатель на кузнеца, который наваливал столько сена, что сани у него трещали, и сам он сидел, как на каланче. — Сколько это у тебя выйдет?
— Восемь пудов… — хрипло и не оглядываясь, весь в поту и в мелком сене, отвечал кузнец, подхватывая новую охапку и уминая ее ногами.
А в ворота скакали уже те, кто успел один раз свезти.
— Глянь! Эти–то, окаянные, опять прискакали…
— Вы зачем сюда опять заявились?
— Да мы посмотреть…
— Братцы, старайтесь, чтоб по совести! — кричал своим тоненьким голоском Степан.
— В лучшем виде будет, — отвечал кузнец, наступая ногой на конец веревки и укручивая воз.
Навившие воза гнали домой лошадей так, что в воротах на раскате, стукнувшись о столб, только гокали и терли потом себе под ложечкой.
Кончили сено, на двор прибежали беднейшие — Степанида, Захар Алексеич, которые бегали по деревне и просили подводу, так как той же Степаниде при разделе инвентаря достался тележный передок с двумя старыми колесами.