Сборник рассказов

Романов Пантелеймон Сергеевич

Она некоторое время походила по комнате, кусая ноготки своих прозрачных пальчиков, потом остановилась перед женихом, как бы желая ему что–то рассказать и не решаясь.

— Я хочу у тебя спросить одну вещь… — сказала она наконец.

— Что именно?

— Меня интересует и мучает один вопрос… Вчера там было что–то вроде пирушки. Было несколько человек — ее подруга с мужем и еще там… Много пили. Потом лежали все на ковре около камина… Я не могу понять, что можно испытывать, когда до тебя дотрагивается посторонний

мужчина?.. Мне ужасно интересно понять, что они чувствуют? Я вчера забилась в уголок и оттуда смотрела на них. Мне очень стыдно, но… можно спросить у тебя одну вещь?

— Конечно, можно, — сказал жених, — слава богу, пора бросить эти церемонии.

— Вот что… нет, не могу. Значит, я такая глупая. Но все равно, так и быть… Ведь прежде девушка страшно берегла… как это сказать?.. Ну, вот то, ч_т_о я берегу. А теперь они относятся к этому совершенно безразлично. Неужели теперь вам, мужчинам, это не дорого?

Жених посмотрел на нее и сказал:

— Можно говорить откровенно? Вполне откровенно?

— Конечно, милый. Я затем и спрашиваю, — ответила она, покраснев.

— Ну, так вот: теперь мужчина э_т_о не ценит. И, конечно, не сделает никакой трагедии, если окажется, что девушка жила с кем–нибудь до него.

— Какое ужасное слово "ж_и_л_а", — сказала она, содрогнувшись плечами. — Но почему же, почему?

Жених пожал плечами.

— Развитие другое… Ну, я не знаю, почему.

— Ужасно странно. Мне так стыдно говорить с тобой об этом, но мне страшно интересно. Но что меня удивляет, — я сама стала воспринимать это с меньшим ужасом. Точно привыкла. Я думала, что им будет стыдно после этой пирушки. Но когда я, уходя сюда, спросила Мариэтт, как она себя чувствует, она сказала, что прекрасно. Ведь так свободно жили прежде только известные женщины…

— И все мужчины, — прибавил жених. — Что ж удивительного: эти женщины, в силу экономических причин, раньше других женщин стали свободными, а теперь все женщины свободны, и потому могут жить, как хотят.

— Свободными?.. — машинально повторила девушка, глядя на жениха взглядом, в котором видна была поглощавшая все ее маленькое существо какая–то новая мысль. — А что я хочу у тебя спросить… Ревность всегда есть у мужчин или ее может и не быть, когда есть развитие, как ты говоришь?

— А что?

— Вчера на этой пирушке была одна молодая пара, подруга с мужем, и они, кажется… совсем не ревновали друг друга. Жена сидела на ковре очень близко с другим мужчиной, и муж — ничего…

— Но он тоже, вероятно, не один сидел?

— Вот в том–то и странность!.. Ведь есть же у них любовь друг к другу, как же они… с другими так держат себя, да еще на глазах друг у друга?..

— Опять могу повторить тебе, что никакой таинственной и высокой любви не бывает, а есть просто физиологический процесс. А кроме того, затем и пьют.

— Физиологический процесс? А когда

пьют, то все кажется по–другому. Ты тоже это испытал?

— Что же тут необыкновенного?

— Как мерзко! Как тебе не стыдно, — сказала она и заплакала слезами обиженного ребенка, — такое высокое чувство любовь, и ты так…

— Любовь, любовь… — сказал с раздражением молодой человек, — вот они, твои подруги, знают, что такое любовь, а тебе никогда ее не узнать. Ну, что ты все от меня отстраняешься, точно я тебе противен!

— Милый мой, я не знаю, почему… Это совершенно безотчётно… ты не думай…

Она торопливо вытерла слезы, покорно села на диван, с которого было испуганно вскочила, и, вздохнув, сказала:

— Вот этот их знакомый… Он сел на диван, обнял их, Мариэтт и ее подругу, и сидел с ними так, они — ничего. А я не могу. Может быть, к этому надо стараться привыкнуть?

— Просто надо иначе смотреть на это. А не так, как смотрела твоя бабушка. А главное — хоть немного что–нибудь чувствовать.

— Чувствовать? — машинально повторила она. — А что, и они чувствуют это так же, как мужчины, или у женщины э_т_о по–другому?

Жених пожал плечами и сказал:

— Я думаю, что ощущения мужчины и женщины ничем не отличаются.

Она несколько времени смотрела на молодого человека:

— Я в глубине души много знаю…о многом думала, даже все понимаю… Ну, конечно, меньше тебя, но все–таки много, несмотря на то, что я невинна. У меня тоже бывали всякие… желания, но я не знала, что это бывает у всех и что это можно…

IV

На пятый день молодой человек был в отчаянии: канделябры все еще не были проданы. И все из–за клейма.

— Ну, как дела? — спросил, встретив его, знакомый. — Продали?

— Нет. Клеймо проклятое! Так на него надеялись, и оно же подвело.

Он пришел такой убитый, что глаза молодой девушки наполнились слезами, когда она на него смотрела, чувствуя себя бессильной помочь ему.

— Я бы все, все сделала для тебя. Милый, как я тебя люблю! И вот сейчас тебе плохо, а я от этого еще больше тебя люблю.

— Э, оставь, пожалуйста.

— Милый, ты не веришь мне? Ведь все мои мысли о тебе. Знаешь… мне только не хотелось бы тебе говорить, пока не выяснится. Я тоже им там продаю. И, может быть, тот знакомый, с которым она… встретилась в трамвае, купит. Для тебя я готова все, все сделать, только у меня масса мыслей… Вот той молодой паре, про которую я тебе говорила, что у них нет ревности, нужно переменить место, т. е. ему нужно, мужу, а этот человек, трамвайный — влиятельное лицо и, ты понимаешь, жена очень многое ему позволяет, как я заметила… и муж — ничего.