Сборник рассказов
Шрифт:
Я сдёрнула с головы Иркин шарф, и продемонстрировала отшатнувшимся милиционерам опухшую красную лысину:
— У меня гидроцефалия и опоясывающий лишай! Живу на пособие! Где я, блять, возьму денег на новую сантехнику?!
— АААААА! — Заорал сбоку Вова. — Ты заразная?! А я тебя чуть не выебал! Фу, бля!
— Фубля у тебя в штанах! — Заорала я, и ударила предателя по яйцам. — Чуть не выебал он! Да я в голодный год за ведро пельменей твою бухенвальдскую кочерыжку даже в руки бы не взяла! Гражданины начальники, он уголовник! У него и документов-то, поди, нету.
— А что? — Оживился один милиционер. — У нас как раз две кражи с прошлого года висят. До третьего числа закрыть надо. Документы есть?
— Есть! — Я с готовностью полезла в сумку.
— Справка об освобождении. — Буркнул Вова, и посмотрел на меня с ненавистью.
— Ну вот и хорошо! — Обрадовались милиционеры, и скомандовали: — Залазь в машину.
— А я? — Я потрясла верёвочкой от санок, и выразительно посмотрела на раковину. — А со мной как? Мне ж раковина нужна, а я её не дотащу. И ещё мне нужен вон тот голубой унитаз!
— Далеко везти-то?
— Рядом. — Я махнула рукой в сторону Иркиного дома. — За углом.
— Садись. — Распахнул передо мной заднюю дверь милиционер. — Мойдодыра твоего щас в багажник утрамбуем. А унитаз как-нибудь потом спиздишь.
— Наручники на малохуя наденьте. — Я осмелела. — Я с ним рядом сидеть боюсь. Он мне напоследок в глаз может ёбнуть.
— А мы сразу же побои зафиксируем, не ссы. — Заржал мент. — Нет у нас наручников. Садись уже.
К третьему января моя аллергия стала проходить.
Тогда же я набралась смелости, и позвонила Ирке. Та недовольно буркнула в трубку:
— Чего тебе?
— С наступающим Рождеством. — Я решила заехать издали.
— Так. Даже не намекай. — Ирка сразу поняла меня неправильно. — Я тебя больше в гости не позову.
— Да я сама не пойду. Нахуй мне не надо снова опухнуть от ваших жопных примочек. Я по поводу раковины. Чо там как?
— Ничо там никак. Мама до сих пор не заметила, что раковина другого цвета.
— Ну и заебись. А Вова чо как?
— Вова денег занёс ментам — на пять раковин хватило бы. Жаждет тебя убить.
— А адрес он мой знает?
— Знал бы — ещё позавчера тебя бы убил.
— Спасибо, Ирка! — Я растрогалась. — Ты настоящий друг!
В трубке довольно запыхтели.
— Ладно, я тебя простила. Заходи, если чо. Только со своим супрастином.
Я положила трубку и подошла к окну. За ним падал снег и непротрезвевшие люди. Из милицейской Волги двое в штатском выгружали голубой унитаз. Я помахала им рукой, и направилась к входной двери.
Менты тоже люди. Если найти к ним правильный подход.
2011
На измене
23-05-2011
— Я ему отомщу! — Ершова вытерла слёзы, и с отвращением заглянула в пустую рюмку. — Щас выпью, и отомщу! Плесни мне двадцать капель. И себе десять. Ты по синьке
Я и по трезвому интеллектом никогда не блистала, если уж на то пошло. А если нет разницы, то зачем себя ограничивать? Разлила поровну. Выпили, не чокаясь. Закусили салатом из рукколы. Потому что мы дамы, а не говно какое. Диету соблюдаем.
Мстить было решено немедля. За Ершову, и за всех обманутых женщин планеты Земля. Тех женщин, которые вернувшись из командировки, обнаружили в своём доме с резным палисадом недавнее присутствие посторонних проституток. Недавнее присутствие посторонних проституток — оно ж бывает явным и неявным. Неявное — это если ты только месяц спустя находишь под ванной презерватив, и закатившуюся туда губную помаду Руби Роуз интенсивно малинового цвета. И тебя начинают терзать смутные сомнения: у посла медальон, у Шпака магнитофон. А явное присутствие — это явное присутствие: презерватив ты находишь у себя в кровати, помаду Руби Роуз на хую у мужа, а саму проститутку — выбривающей линию бикини твоей бритвой в твоей ванной. Тут, конечно, без двадцати капель не обойтись, факт.
— Потаскун и свиноёб! — плакала Юлька, вытирая кровавые потёки с кафеля в ванной. — Ничего святого в человеке не осталось! Ты только посмотри: моя маска для волос Селектив, двести грамм за пятьдесят евро — где она? Где? А вот она, вот! Открываем крышечку, и смотрим: что тут у нас? Масочка за пятьдесят евро? Залупа тут за рубль двадцать! Где масочка моя, а? С кого теперь спрашивать? Куда ж ты, сука страшная, все двести граммов дела? У тебя ж волос там отсилы сорок штук было! А я, главное, ещё как чувствовала: за волосы её таскаю и думаю: «Волосы-то, волосы-то чисто шёлк! Мяконькие, славные, прям как у меня после масочки за пятьдесят евро». И тут меня как током ударило, Лида. Я крышечку открываю, а там нихуя! Аж вылизано всё! Жрала она её что ли? Теперь мы этого уже никогда не узнаем.
Трупы проститутки и Юлькиного мужа самоутилизировались в неизвестном направлении после того как Ершова кинулась на кухню за свиноколом. А ведь до этого лежали тихо, и радовали Юльку отсутствием пульса и дыхания. Я хорошо понимала подругу. Мой недавний гражданский муж Миша, на которого я потратила два года жизни и десять кило живого веса, был так же утилизирован месяц тому назад. И примерно по такому же поводу. Осуждать Ершову я не имела права.
— Отомстим, Юля. — Я по-товарищески похлопала Ершову по плечу. — Отомстим, и унизим его достоинство. Растопчем как личность. Покроем позором его фамилию!
— То есть, ты считаешь, что фамилию Мундяну можно опозорить ещё больше? Да она ж сама по себе стыд и срам. — Юлька всхлипнула и нахмурилась: — А между тем, времени у нас в обрез. Нам нужно погладить парадные камзолы, начистить праздничные чешки, и нанести лёгкий летний макияж. Мы же дамы, а не бляди лысые. Мы изысканные леди. У нас есть достоинство и салат из рукколы. Мы умеем танцевать порочное мамбо с элементами уникальной хореографии. Это всегда производило впечатление на самцов. Ты готова превращать мужчин в рабов? А? Я не вижу ваших рук!