Сборник рассказов
Шрифт:
— Бери!
Ванька всхлипнул, и взял.
Прям с первого раза. И туда, куда надо. И марафонски продержался пятнадцать минут.
После чего заплакал, и убежал в ванну.
Я ещё немножко полежала, подёргивая носом, как заяц, и прислушиваясь к своим ощущениям. Через пять минут я удовлетворённо констатировала факт, что теперь я — уже женщина, и гордо порысила домой.
…Естественно, замуж меня взял на редкость неприличный мужик, чему я даже не удивилась, ибо понимала, что честь я не сберегла, и всё такое.
Естественно,
Естественно, Ванька учился в своём Нефтегазовом, и я о нем не вспоминала…
Всё естественно.
Да вот только год тому назад он разыскал меня на каком-то сайте.
Живёт в Америке. Работает по специальности, с нефтью. Сколько зарабатывает — я вам не скажу, чтоб самой лишний раз не расстраиваться, женат, естественно, дочку растит, и пишет, что я — дура невъебенная. Потому как на месте его жены должна была быть я.
И благодарит.
За то, что научила любить.
И жена его мне привет передаёт.
Большой американский привет из Нью-Йорка.
Из МОЕГО Нью-Йорка.
Хаваю приветы, и улыбаюсь. Потому что больше ничего не остаётся.
Честь я не сберегла…
Паша
22-08-2007
Паша родился на неделю раньше той даты, на которую был назначен аборт. Он стремился доказать свою жизнеспособность, и громко кричал. У его матери это был уже четвёртый ребёнок, в котором она большой нужды не испытывала.
Пашу решено было оставить в роддоме при Второй инфекционной больнице, но тут вышел новый закон о повышении суммы единовременного пособия по рождению ребёнка, и Пашу забрали в семью.
Папа у Павла был. Только сам Павел увидел его лишь спустя двадцать пять лет, когда тот пришёл в их квартиру, и начал оделять всех своих отпрысков отцовскими щедротами.
Старшей сестре досталось рабочее место в Московской мэрии.
Средней сестре — бархатная коробочка с кольцом.
Единственному Пашиному брату — велосипед и сто долларов.
А потом отец подошёл к Паше, внимательно на него посмотрел, чуть слышно прошептал: «Что ж она, дура, на аборт-то опоздала, а?» — развернулся, и ушёл. И более никогда уже не вернулся.
Мама Паши к шестидесяти годам полностью ослепла, и переехала жить на кухню. Там она целыми днями сидела на горшке перед телевизором, и варила суп из крапивы и собачьего корма.
А Павел, наконец, осознал, для чего он появился на свет.
Он был рождён для секса. Для бурного, шального секса. В ритме нон-стоп.
Сексуальный голод начал грызть Павла в двенадцать лет, и с годами только усилился.
Павел даже женился. Но это ему не помогло. Женился Павел впопыхах, думая только о том, что теперь у него будет секс. Каждый-каждый день. Секс. Сексястый.
На следущее утро после свадьбы Павел обнаружил на подушке рядом с собой
Нет, Паша не жалел о своём браке, но секса ему всё равно не хватало.
Красотой Павел не отличался, девушки на нём гроздьями не висели, работал Паша в типографии, печатал бумажные пакеты для сети ресторанов Макдональдс, и с той зарплатой, которую он там получал — он сам был готов повиснуть на ком угодно.
Голова у Паши была большая с рождения. Равно, как и живот.
Поэтому в армию его, с диагнозами «Гидроцефалия и рахит» не взяли.
Так вот, голова у Паши была большая, а забита она была под завязку сексом. Три грамма серого вещества размазались тонким слоем в Пашиной черепной коробке, и почти не функционировали.
Чтобы заставить себя думать, Паша много пил, курил, лизал, колол, нюхал, втирал… Ничего не помогало.
Зато у него родился сын. Симпатичный, голубоглазый мальчик, похожий на Пашкиного соседа, Валеру.
Паша мучительно напрягал содержимое черепа, но серое вещество не шло ему навстречу, и на Пашины напряги плевать хотело.
За мучениями Паши давно наблюдал Пашин товарищ по питию, курению, лизанию, уколам и втиранию — Генри.
Генри был младше Павла на 3 года, и голова у него была в разы меньше, но с Пашей его роднили жажда секса, и пристрастие к наркотикам всех категорий. А ещё Генри был аристократически красив, и умел думать.
И девушки висели на Генри гроздьями, как бананы на пальме.
И ещё у Генри была отдельная двухкомнатная квартира в Пашином подъезде.
Не было у Генри только одного — денег. Даже в эквиваленте Пашиной типографской зарплаты.
Поэтому однажды произошло то, что должно было произойти: слияние компаний.
Теперь Генри пачками таскал домой женщин, Паша их поил портвейном, купленным на свою зарплату, а потом друзья предавались групповому разврату.
Иногда Павел выпадал из сценария. Такое случалось, когда Паше особенно нравилась какая-то из приведённых Генри девушек.
Стремясь произвести впечатление, Павел залезал на диван, вставал в полный рост, подпрыгивал, и в прыжке разрывал свою майку, похотливо потряхивая уныло висящими грудями-лавашами.
Последний такой Пашин прыжок закончился ударом Пашиной головы о люстру, разбитым плафоном, и тремя швами на Пашином лбу. После чего Генри строго отчитал партнёра по бизнесу, и запретил тому всякую импровизацию.
Но, надо отдать Павлу должное, иногда импровизация случалась на редкость удачной.
Как, например, в том случае, с двумя подругами, к которым Паша и Генри приехали в гости, имея при себе два презерватива, три бутылки «Столичного доктора», и одну ослепительную улыбку на двоих.