Сборник рассказов (-)
Шрифт:
– Там розы, - сказал Тобиас.– Я хочу, чтобы Клотильда увидела их.
– В другой раз вернешься со спокойной душой, - сказал сеньор Эрберт. А сейчас я умираю от голода.
Он опускался как осьминог, таинственно шевеля длинными руками. Тобиас, изо всех сил старавшийся не терять его из виду, подумал: должно быть, так плавают все богатые. Постепенно они прошли море многолюдных катастроф и вошли в море мертвых.
Их было так много, что Тобиас подумал - он никогда не видел сразу столько живых людей. Они плыли не шевелясь, лицом кверху, один над другим, и вид у них был какой-то забытый.
– Это очень древние мертвецы, - сказал сеньор Эрберт.– Нужны века, чтобы достичь такого успокоения.
Пониже, там, где были недавно умершие, сеньор Эрберт остановился.
Сеньор Эрберт приложил палец ко рту и так и застыл, пока не прошли последние цветы.
– Это самая красивая женщина, которую я видел в своей жизни, - сказал он.
– Это жена старого Хакоба, - сказал Тобиас.– Здесь она лет на пятьдесят моложе, но это она. Уверен.
– Много она обошла, - сказал сеньор Эрберт.– За ней тянется флора всех морей мира.
Они достигли дна. Сеньор Эрберт несколько раз повернул, идя по дну, похожему на рифленый шифер. Тобиас шел за ним. Только когда глаза привыкли к полумраку глубины, он увидел, что там были черепахи. Тысячи распластанных на дне и таких же неподвижных, что они казались окаменелыми.
– Они живые, - сказал сеньор Эрберт, - но они спят уже миллионы лет.
Он перевернул одну. Тихонько подтолкнул ее кверху, и спящее животное, скользнув из рук, стало подниматься по неровной линии. Тобиас дал ей уплыть. Он только посмотрел туда, где была поверхность, и увидел всю толщу моря, но с другой стороны.
– Похоже на сон, - сказал он.
– Для твоего же собственного блага, - сказал сеньор Эрберт, - никому об этом не рассказывай. Представь себе, что за беспорядок люди учинят в мире, если узнают об этом.
Была почти полночь, когда они вернулись в поселок. Разбудили Клотильду, чтобы она вскипятила воду. Сеньор Эрберт свернул черепахе голову, но когда ее разделывали, всем троим пришлось догнать и отдельно убить сердце, потому что оно выскочило и запрыгало по двору. Наелись так, что не могли вздохнуть.
– Что ж, Тобиас, - сказал сеньор Эрберт, - обратимся к реальности.
– Согласен.
– А реальность такова, - продолжал сеньор Эрберт, - что этот запах никогда больше не вернется.
– Вернется.
– Нет, не вернется, - вмешалась Клотильда, - как и все другое, потому что его никогда и не было. Это ты всех взбаламутил.
– Но ведь ты сама его слышала, - сказал Тобиас.
– Я в ту ночь была как оглушенная, - сказала Клотильда.– А сейчас я ничему не верю, что бы там ни происходило с этим морем.
– Так что я ухожу, - сказал сеньор Эрберт. И добавил, обращаясь к обоим: - Вам тоже нужно уходить. На свете слишком много дел, чтобы сидеть в этом поселке и голодать.
Он ушел. Тобиас остался во дворе считать звезды и обнаружил, что их стало на три больше, чем в прошлом декабре. Клотильда позвала его в комнату, но он не обратил на нее внимания.
– Да иди же сюда, чудовище, - все звала его Клотильда.– Уже целую вечность мы ничего такого не делали.
Тобиас ждал еще долго. Когда наконец вошел, она, отвернувшись, спала. Он разбудил ее, но был таким усталым, что оба как-то все скомкали и напоследок только и могли сплетаться, как два червя.
– Ты совсем отупел, - сказала Клотильда недовольно.– Попытайся подумать о чем-нибудь другом.
– А я и думаю о другом.
Ей захотелось знать, о чем, и он решил рассказать ей при условии, что она никому не скажет. Клотильда обещала.
– На дне моря, - сказал Тобиас, - есть поселок из белых домиков с миллионами цветов на террасах.
Клотильда обхватила голову руками.
– Ах, Тобиас, - запричитала она.– Ах, Тобиас, ради всего святого, не начинай ты снова все это.
Тобиас умолк. Он подвинулся на край постели и попытался уснуть. Ему не удавалось это до самого рассвета, пока не подул бриз и крабы не оставили его в покое.
Габриэль Гарсиа Маркес
Мы увидимся в августе
Рассказ
Она снова приехала на этот остров в пятницу, 16 августа, двухчасовым паромом. В спортивной
Портье ждал ее с ключами от единственной комнаты на втором этаже, которая окнами выходила на лагуну. Одним махом она поднялась по лестнице и вошла в жалкую комнату, где стоял резкий запах порошка от насекомых и почти все пространство занимала огромная двуспальная кровать. Вынула из пляжной сумки несессер из искусственной кожи, новую книгу, которую сразу положила на ночной столик вместе с разрезным ножом слоновой кости, ночную сорочку из розового шелка, которую тут же сунула под подушку. Затем - шелковую косынку с яркими тропическими птицами, белую блузу с коротким рукавом, весьма поношенные теннистые туфли; все это вместе с несессером отнесла в ванную. Прежде чем приводить себя в порядок, сняла блузку из шотландки, обручальное кольцо и мужские наручныечасы, которые носила на правой руке, и несколько раз торопливо ополоснула лицо, чтобы снять дорожную пыль и отпугнуть сон, который всегда морил ее в часы сиесты. Вытерев лицо, оценивающе посмотрела на свои груди, все еще округлые и горделиво приподнятые, несмотря на то, что дважды рожала и что ее "третий возраст" - на подходе. Оттянула назад щеки краями ладоней, чтобы вспомнить какой была в молодости, но увидела лишь собственную маску с узкими глазами, распластанным носом и тонкой полоской губ. Привычно скользнув взглядом по первым морщинам на шее, от которых уже никуда не деться, показала самой себе прекрасные зубы, отлично почищенные после обеда на пароме. Потерла шариком дезодоранта хорошо выбритые подмышки и надела блузку из чистого хлопка с инициалами А.М.Б., вышитыми на кармашке. Потом расчесала щеткой свои густые индейские волосы, длинные до плеч и, откинув назад, схватила их в конский хвост цветастой косынкой. Напоследок увлажнила губы бесцветной помадой, послюнив указательные пальцы, пригладила четко обрисованные брови, тронула своими горьковатыми духами за каждым ухом, и, наконец, перед зеркалом предстало ее лицо - лицо рожавшей женщины в осенней поре. Кожа без следа косметики лишь выиграла от естественного цвета, а топазовые глаза под темными португальскими веками не имели возраста. Она вгляделась в себя придирчиво, со всей беспощадностью и, не найдя ничего нового, осталась более или менее довольной. Только надев обручальное кольцо, а затем - часы, увидела, что времени в обрез. До пяти оставалось всего шесть часов. Тем не менее задержалась еще на минуту, чтобы грустно вздохнуть, любуясь голубыми цаплями, которые недвижно парили в знойном мареве лагуны. Темные тучи со стороны моря подсказывали, что не мешало бы взять зонтик.
Внизу, под платанами, у самых дверей, ее поджидало такси. Миновав улицу с королевскими пальмами, они доехали до площади, где гудел открытый рынок, и остановились возле киоска с цветами. Крупная негритянка, дремавшая сиесту на старом шезлонге, резко проснулась и сразу узнала женщину, сидевшую позади шофера. Что-то приговаривая с довольным смехом, негритянка протянула ей букет гладиолусов, заказанный для нее еще утром. Проехав совсем немного, таксист свернул на боковую улочку, малоезженую, подымающуюся по скалистой круче. Сквозь разреженный зноем воздух виднелись прогулочные яхты, вытянутые в одну линию во внутренней гавани для туристов, отплывавший паром, размытые очертания города в дымке горизонта, бескрайняя гладь Карибского моря.