Сборник рассказов (-)

Маркес Габриэль Гарсия

Габриэль Гарсиа Маркес

Незабываемый день в жизни Бальтасара

Рассказ. Перевод Р. Рыбкина

Клетка была готова, и Бальтасар, как он обычно делал с клетками, повесил ее под навес крыши. И он еще не кончил завтракать, а уже все вокруг говорили, что это самая красивая клетка на свете. Столько народу торопилось ее увидеть, что перед домом собралась толпа, и Бальтасару пришлось снять клетку и унести назад в мастерскую.

– Побрейся, - сказала Урсула, - а то ты похож на капуцина.

– Бриться сразу после завтрака плохо, - возразил ей

Бальтасар.

У него была двухнедельная борода, короткие волосы, жесткие и торчащие как грива у мула, и лицо испуганного ребенка. Однако выражение этого лица было обманчиво. В феврале Бальтасару исполнилось тридцать, в незаконном и бездетном сожительстве с Урсулой он пребывал уже четыре года, и жизнь давала ему много оснований быть осмотрительным, но ни одного - чтобы чувствовать себя испуганным. Ему не приходило в голову, что клетка, которую он только что закончил, может показаться кому-то самой красивой на свете. Для него, делавшего клетки с самого детства, эта последняя работа была лишь чуть трудней первых.

– Тогда отдохни, - сказала женщина.
– С такой бородой нельзя выйти на люди.

Он послушно лег в гамак, но ему то и дело приходилось вставать и показывать клетку соседям. Урсула сначала не обращала на нее никакого внимания. Она была недовольна, что он совсем перестал столярничать и две недели занимался одной только клеткой, плохо спал, вздрагивал, разговаривал во сне и ни разу не вспоминал о том, что надо побриться. Но когда она увидела клетку, ее недовольство прошло. Пока Бальтасар спал, Урсула выгладила ему рубашку и брюки, повесила их на стул рядом с гамаком и перенесла клетку на стол, в комнату. Там она молча стала ее разглядывать.

– Сколько ты за нее получишь?
– спросила она, когда он проснулся после сиесты.

– Не знаю, - сказал Бальтасар.
– Попрошу тридцать песо - может, дадут двадцать.

– Проси пятьдесят, - сказала Урсула.
– Ты недосыпал две недели. И потом она большая. Знаешь, это самая большая клетка, какую я только видела.

Бальтасар начал бриться.

– Думаешь, дадут пятьдесят?

– Для дона Хосе Монтьеля такие деньги пустяк, а клетка стоит больше, сказала Урсула.
– Тебе бы надо шестьдесят просить.

Дом плавал в удушающе-знойной полутени, и от стрекота цикад жара казалась еще невыносимей. Покончив с одеванием, Бальтасар, чтобы хоть немного проветрить, распахнул дверь в патио, и тогда в комнату вошли ребятишки.

Новость уже распространилась. Доктор Октавио Хиральдо, довольный жизнью, но измученный своей профессией, думал, завтракая в обществе хронически больной жены, о новой клетке Бальтасара. На внутренней террасе, куда они выносили стол в жаркие дни, стояло множество горшков с цветами и две клетки с канарейками. Жена доктора любила своих птиц, любила так сильно, что кошки, существа, способные их съесть, вызывали у нее жгучую ненависть. Доктор Хиральдо думал о жене, когда во второй половине дня, возвращаясь от больного, зашел к Бальтасару посмотреть, что у него за клетка.

В доме у Бальтасара было полно народу. На столе красовался

огромный проволочный купол, в нем было три этажа. Со словно игрушечными переходами, с отделениями для еды и для сна и с трапециями в специально отведенном для отдыха птиц месте, его клетка казалась макетом гигантской фабрики по производству льда. Не прикасаясь к клетке, врач внимательно ее оглядел и подумал, что на самом деле она превосходит даже то, что он о ней слышал, и несравненно прекраснее всего, о чем он мечтал для своей жены.

– Настоящий подвиг фантазии, - сказал он.

Добрый, почти материнский взгляд его отыскал Бальтасара, и доктор добавил:

– Из тебя получился бы прекрасный архитектор.

Бальтасар густо покраснел.

– Спасибо, - сказал он.

– Это правда, - отозвался врач. У него были изящные руки, и он был полный и гладкий, как женщина, бывшая некогда красивой, а голос его звучал как голос священника, говорящего по-латыни.
– В нее и птиц не надо сажать, - сказал он, поворачивая клетку перед глазами любопытных, будто он предлагал ее купить.
– Повесь между деревьями, и она сама запоет.

Он поставил клетку на место, подумал немного, глядя на нее, и сказал:

– Хорошо, я ее беру.

– Она уже продана, - ответила Урсула.

– Сыну дона Хосе Монтьеля, - объяснил Бальтасар.
– Он ее заказывал.

Всем своим видом доктор выразил почтение.

– Он дал тебе образец?

– Нет, просто сказал, что ему нужна большая клетка, вот как эта - в ней будут жить две иволги.

Врач снова посмотрел на клетку.

– Иволгам она не подходит.

– Подходит, доктор, - сказал Бальтасар. Его окружали дети.
– Все размеры точно рассчитаны, - продолжал он, показывая на разные отделения клетки. Он ударил костяшками пальцев по куполу, и клетка торжественно запела.
– Проволоки прочнее этой не найдешь, и каждое соединение спаяно изнутри и снаружи.

– Даже для обезьяны годится, - вставил кто-то из детей.

– Верно, - согласился Бальтасар.

Врач повернул к нему голову.

– Хорошо, но ведь образца он тебе не дал? И не описал определенно? Просто: "Большая клетка для иволги". Верно?

– Верно, - подтвердил Бальтасар.

– Значит, и раздумывать нечего, - сказал врач.
– Одно дело большая клетка для иволги, и совсем другое дело - твоя клетка. Кто докажет, что это та самая клетка, которую тебе заказывали?

– Это она, - сказал сбитый с толку Бальтасар.
– Потому я ее и сделал.

Врач досадливо поморщился.

– Ты бы мог сделать и другую, - сказала Урсула, пристально глядя на Бальтасара, а потом повернулась к врачу.
– Вам ведь не к спеху?

– Я обещал жене принести ее сегодня.

– Вы уж извините, доктор, - сказал Бальтасар, - но нельзя продать вещь, которая уже продана.

Врач пожал плечами. Вытирая потную шею платком, он молча уставился на клетку. Не отрываясь, он глядел в какую-то невидимую для других точку, как глядят на исчезающий вдали корабль.