Сборник "Русские идут!"

Никитин Юрий Александрович

Второй офицер, широкий и накачанный, сказал ровным очень правильным для русского голосом:

– А также, если вас попытаются освободить силой.

– Ого, – сказал я с отвращением. – Когда же, наконец, кончится это безумие... Вы что же, настолько там в своих Штатах ненавидите ученых?

Он раздвинул губы, показал крупные хорошо подогнанные зубы в широкой, как кремлевская стена, челюсти:

– Ученые не разносят дачи так, что от них остается только пепел да пара косточек от двух десятков человек.

Ладони

на моих плечах потяжелели. Я опустил голову. Голос мой срывался от негодования:

– Вы поплатитесь!.. И поплатится тот, кто распространяет такую порочащую мое имя ученого клевету-с! Это для вас похвала, если кому-то дать в лицо... как это мерзко!.. а у нас, ученых, это позор, это поражение, это отсутствие аргументов!

Ладони на моих плечах чуть сдвинулись, словно не понимали, то ли вдавить меня в кресло так, чтобы осталось мокрое место, то ли отпустить этого затурканного дурака, который отрицает благородное насилие.

– Я не знаю, – продолжал я, повышая голос, – что вы там еще замыслили, вам не уйти от суда! Я советник самого президента!

Он внимательно рассматривал меня, вслушивался в тембр голоса, интонации, наконец, поморщился, голос его стал суше:

– Какой советник, таков и президент.

Похоже, я его убедил, ибо он, отойдя к столу, стал внимательно перебирать отобранные у меня вещи, а ладони на моих плечах не только не потяжелели, но исчезли вовсе. Не поворачивая головы, ибо я чересчур потрясен и угнетен, я краем глаза видел, как они сели по обе стороны двери, застыли, оба тяжелые и неподвижные, как статуи Рапа-Нуи.

За дверью послышался четкий перестук каблучков, немыслимый в мире солдатских сапог. Дверь распахнулась, я вытаращил глаза, но животик инстинктивно подобрал: в комнату в сопровождении десантника вошла Стелла Волконская, урожденная голубая кровь, и все-таки очень красивая, несмотря на древнюю кровь Рюриковичей.

При виде меня она сделала брезгливую гримасу:

– Господи, опять это чудовище?

Не глядя, швырнула на стол папку с бумагами. Голдсмит торопливо развернул, глаза забегали, сканируя сразу целые столбики цифр, телефоны, адреса. Спросил быстро:

– Это ваш монархический союз?

– Только руководящий орган, – ответила она высокомерно. – А рядовой состав на листочке дальше. К нам примкнули еще и казаки.... Ну, не все, но часть перешла на нашу сторону.

Голдсмит хлопнул ладонью по бумагам. Морщины разгладились, он помолодел, расправил плечи, в голосе прозвучала уверенность:

– Прекрасно!.. Сегодня возьмем под свой контроль остатки, а завтра с утра объявим о формировании Временного Правительства... Хотя нет, само название уже запятнано. Тогда о сформировании Временного Совета, куда войдут лучшие люди нации. Да-да, по

этому списку. Конечно, подредактируем, кое-кого введем еще...

Она вскинула брови:

– Каким образом? В нашем Совете только потомственные дворяне. Понятно, мы не претендуем на единоличное правление Россией, но в нашу партию... пусть даже фракцию, можем вводить новых членов только мы.

Он поморщился, отмахнулся:

– Да бросьте! Или хотите прослыть националистами?.. Вы уже вошли в политику. Значит, должны понимать, что мы ваш парламент и ваше правительство отныне будем контролировать целиком и полностью. А если хотите полную правду, то царствовать будете вы, но управлять – мы.

Я громко хмыкнул. Стелла не шелохнула бровью, но я был уверен, что мой комментарий плеснул бензинчика в уже горящий костер.

– Что-то вы недопонимаете, – сказала она холодновато. – Вас прислали сюда помочь... За это вы получаете нашу признательность и поддержку. Вы снова начнете вытеснять ислам...

Он покачал головой:

– Бросьте. Мы не можем оставить ни одну группку, пусть даже совсем ничтожную, без нашего управления. Дворяне вы или не дворяне, но руководить вами будет...

...американский солдат, – сказал я громко. – Мистер Голдсмит, она же красивая, разве не видите?

Голдсмит оглянулся, губы его раздвинулись в улыбке. Стелла видела, что я и этот накачанный коммандос переглянулись чисто по-мужски: красивая женщина не может быть умной, а с дурочкой спорить – себя ронять. Краем глазом я видел и ее ненавидящий взгляд,

Тем временем Багнюк выложил на стол все, что отобрали у меня при обыске: фотоаппарат, пистолет, сотовый телефон, часы. Мобильный сразу отложил в сторонку, как и часы, фотоаппарат с любопытством повертел в руках:

– Что-то непривычное... А куда пихать пленку?

– Без пленки, – буркнул я.

– А как же? – удивился он.

– Это же не музейный экспонат, – объяснил я высокомерно. – Кто теперь помнит о... как вы говорите, пленке? Вся Москва наводнена цифровиками. Здесь диск на четыре мегабайта. Сто двадцать восемь фото. А когда наснимаешь, сразу по шнурку на принтер. Или в комп, теперь только у дикарей допотопные альбомы. Проще и удобнее в гифах.

Багнюк вскинул брови:

– Гифах?

– Или в джипегах, – добавил я любезно, – это формат электронного фото. На диске можно хоть сто миллионов фото, а много ли в толстом альбоме?

Я разговаривал хоть и недовольно, высокомерно, но многословно, как всякий напуганный человек, который страшится уронить свое достоинство, и в то же время, незаметно заискивая, старается установить контакт со своими тюремщиками, расположить их к себе, ибо уже признал, что сила в их руках, и не на что надеяться, кроме их расположения.