Сборник статей
Шрифт:
Есть у нас и другие волки, которых не мешало бы истребить, это учредители гласных касс ссуд, разврат которых не только не уменьшился с гласностью, но принял более широкие размеры и наглость которых увеличилась пропорционально тому же. Мы не разделяем того мнения, что дозволенное законом ростовщичество — лучше скрытого, и имеем на то свои основательные причины. Прежде ростовщики сознавали, что действуют преступно, и всеми мерами скрывали свое гнусное ремесло, что много ли, мало ли, но оберегало нравственность народа. Тогда ростовщичеством не всякий решался заниматься, не только боясь этого занятия как противозаконного, но и стыдясь его как безнравственного, а потому ростовщиками в то время были только люди, которые, подобно публичным женщинам, могли совершенно отречься от стыда. Дозволение им действовать гласно привело к тому, что теперь многие приучились смотреть на ростовщичество как на простое коммерческое дело, и такое мнение случается не раз слышать от очень порядочных людей. Кроме того, многие лица, даже не совершенно испорченные, занялись теперь ростовщичеством с совершенно свободной совестью, как делом, дозволенным законом, а следовательно,
В пользу гласного ростовщичества приводят обыкновенно то, что оно больше гарантирует закладчиков и конкуренциею побуждает к понижению процента. Это казалось так теоретически, но на практике вышло совершенно иное. Мы знали в старину двух ростовщиков, одного у церкви Знамения, а другого в Большой Мещанской. Первый отдавал деньги за три процента в месяц, а второй за пять, и оба считали себя очень счастливыми; трехпроцентный даже нажил себе каменный дом. С открытием гласных касс ростовщиков и с возбуждением конкуренции процент не только не понизился, но, постепенно возрастая, дошел до десяти, двенадцати и пятнадцати в месяц. Как ни странно это явление, но объясняется оно очень просто. Прежде немногие нуждающиеся решались обращаться к ростовщикам как из боязни больших процентов, так из боязни потерять вещи, так, наконец, и от того, что не всякий знал, где найти ростовщика; для этого нужно было расспрашивать знакомых, что не всегда и не для всякого было удобно. Кроме того, прежде было и нужды меньше в деньгах. От всех этих причин обороты ростовщиков того времени не были так обширны, и они поневоле должны были довольствоваться тремя-пятью процентами в месяц. С открытием гласных касс ссуд увеличилась не конкуренция между ростовщиками, а конкуренция между закладчиками. Все бросились в эти кассы, предполагая, что так как они дозволены правительством, то вещи в них будут более сохранны (мнение, как показал опыт, совершенно ошибочное). Исчезло затруднение отыскать ростовщика, что также немало увеличило число закладчиков. Ростовщики подняли голову. Огромный прилив закладов дал им возможность увеличить процент, а дозволение правительства вывело их из-под топора закона. При этом сделана была немалая ошибка: с дозволением гласного ростовщичества не был единовременно уничтожен закон об ограниченном проценте (6 на сто в год). Закон этот был обойден очень просто вознаграждением за хранение вещей, и таким образом закон, который прежде преступно нарушался, стал теперь не более как игрушкой. Ростовщики получили полную возможность обставить себя таким образом, что против них, как говорится, ничего не поделаешь. Одним словом, результаты, которых ожидали от гласного ростовщичества, оказались совершенно противными. Теперь осталось одно средство действовать против ростовщичества: устроить компанию для открытия ссуды бедным людям за более умеренные проценты и под залог всякого рода вещей, иногда даже без залога — под верное поручительство. Такая компания могла бы иметь огромные обороты, если бы только открыла свои действия во многих местах города.
Заговорив о деньгах, мы вспомнили русскую пословицу, что казенное добро не горит, не тонет, и вот по какому поводу: екатеринославская казенная палата разыскивает имения и капиталы, принадлежащие умершему губернскому секретарю Казакову, для взыскания с него за награждение чином 40 р. 381/2, к.! Дивны дела твои, о Русь! Человек помер, вероятно, так скоро по получении чина, что с него не успели вычесть из жалования 40 р. 38 с половиною копеек, так теперь разыскиваются его имения и капиталы… Деньги, как пошлина, взыскиваются всегда за какое-нибудь право. Крестьянин платит за право пахать свою десятину, лавочник за право иметь лавку, купец за право торговать и т. д. На этом же разумном основании чиновник платит пошлину за право пользоваться льготами, присвоенными его новому чину. Но какими же льготами будет пользоваться чиновник на том свете? Будет ли ему отведено там лучшее место, или простится несколько грехов за то, что он умер не коллежским регистратором, а губернским секретарем? Ведь если бы он прожил хоть сколько-нибудь времени, хоть месяц только по получении чина, то пошлина была бы уже вычтена из жалованья; но так как этого не успели сделать, то, вероятно, он помер чрез несколько дней, а следовательно, совершенно не пользовался своим новым чином. Можно было бы оставить в покое хоть мертвого-то! Святослав еще сказал, что мертвые сраму не имут…
Та же казенная палата разыскивает имения и капиталы коллежского секретаря С., с которых можно было бы взыскать 9 р. гербовой пошлины. Это объявление не говорит, умер ли С., или бежал неведомо куда, или что с ним другое случилось. Вероятно, тоже помер, потому что иначе разыскивался бы и он сам. Если нам случится встретить этого г. С. на Невском проспекте, то мы не минем схватить его и представить в Екатеринославль; но если мы найдем на улице только его завалящие капиталы, то ни за что на свете не отдадим усердной казенной палате 9 р. в наказание за то, что она тревожит прах покойников. Вот в том-то и беда на Руси, что какие-нибудь злосчастные коллежские и губернские секретари даже в могиле не оставляются в покое за казенную недоимку, а тысячи, сотни тысяч и миллионы рублей пропадают бесследно на глазах всякого рода начальств. Как ни сопоставить рядом это канцелярское усердие казенной палаты, переходящее даже за могилу, для отыскания 40 р. и 38 с половиной копеек, и дела о нижегородской соли или петербургском инструментальном заводе?..
Разве это последние дела, разве они не будут повторяться? Мы сильно боимся за Петербург, особенно в настоящее время, когда он находится под давлением г-жи Патти. Это женщина небольшого роста, очень легкая и грациозная на вид, на деле оказывается тяжелее хеопсовой пирамиды, выдавливая из наших тщедушных существ с их тонкими карманами целые потоки золота, о которых до ее появления никто не подозревал. Выражение Гоголя, что для городничего найдется место и там, где даже яблоку
— Ну что, — спросят ее по возвращении в Париж, — как вы нашли этих русских? Правда ли, что они медведи?
— О нет, — скажет она, — на медведей они не похожи. Это коровы, которые мычат от восторга, когда их доят…
Теперь ни о чем нельзя говорить в Петербурге, кроме как о Патти.
— Вы слышали Патти?
— Да… то есть нет еще… но я хотел ее слышать.
— Ах, как вы много потеряли! Ведь это diva [Дива, знаменитая певица — Франц. ]! Это что-то уму непостижимое, это такой восторг! это…
— Говорят, что нельзя достать билета…
— Полноте, что за пустяки, надо только заплатить. Я имел кресло в восьмом ряду, которое мне стоило всего каких-нибудь 80 руб.
— Но я не имею столько средств…
— Фи, mon cher [Мой дорогой — Франц. ], разве говорят о средствах, когда речь идет о Патти. Деньги всегда можно достать; ну, нет наличных, можно взять у ростовщиков; теперь этой дряни развелось на каждом шагу. Кстати, доставайте деньги, поднесем букет Патти, без этого нельзя. Надо поддержать наше достоинство.
Некоторые лавочники обмазывают протухлую рыбу кровью поросенка, чтобы придать ей свежий вид.
Один наивный покупатель, думая иметь некоторую скидку, сказал лавочнику:
— Вот уже шесть лет, как я у вас покупаю постоянно…
— Шесть лет! И вы еще живы! — воскликнул не менее наивный лавочник.
Когда г-жа Патти уедет, то некоторые наши знакомые, вероятно, при встрече на улице будут спрашивать друг друга:
— Вы слышали Патти?
— Слышал пять раз.
— Пять раз! И вы еще не в тюрьме?
Предполагаемое авторство Н. С. Лескова. 1869 год.
С.-ПЕТЕРБУРГ. 22 ЯНВАРЯ
Что больше всего привлекает внимание туриста в Лондоне? — Проституция. — Воровство как ремесло. — Гуманность «Times». — Английские судьи. — Советники тяжущихся. — Любезность судьи. — Соломонов суд. — Интересный процесс. — Институт глухонемых. — Оригинальная страсть промышленности.
Всякий турист, посещающий Лондон, непременно обратит в нем внимание на три вещи: на громадное развитие проституции, воровства и грабежей, на английские суды и на благотворительные учреждения. Действительно, трудно себе представить, до каких ужасных размеров доходит проституция в некоторых кварталах столицы роскоши и промышленности. Большинство улиц Лондона погружены в сон, когда в Гаймаркете начинается обыкновенная шумная ночная жизнь. Там в несколько часов совершается иногда больше разврата, больше безумной траты денег, чем во многих столицах Европы за целый год. В заведениях, которые выходят на улицу и помещаются в нижних этажах домов, происходят сцены, можно сказать, идиллические, в сравнении с тем, что встречается в комнатах верхних этажей и во дворах домов. Когда, наконец, в 12 часов ночи эти заведения по распоряжению полиции закрываются, и в танцклассах, куда никогда не ступала нога честной женщины, тушат огни, тогда на улицах начинаются самое бесстыдное корсо гетер и отвратительные сцены при закрытых дверях, отворяющихся для всякого, исключая полиции. Надо сказать, что вообще полиция смотрит на все это довольно легко и вмешивается в дело только в случае слишком большого скандала на улице или жалобы частного лица.
Она не обращает внимание на то, что происходит в стенах домов самой плохой репутации; ей нужно только, чтобы заведения, выходящие на улицу, были закрыты в полночь, а на все остальное она смотрит сквозь пальцы. Какие формы принимает жизнь после полуночи за этими дверями, сколько существований гибнет там, — невозможно описать. Там гадкое вино продается за самое лучшее; дрянной ужин стоит дороже, чем обед в любом ресторане; полупьяным покупателям дают франковые монеты вместо шиллингов; туда гетеры привлекают посетителей, которых обирают дочиста всевозможные промышленники — от простых карманных воров до утонченных шулеров. Полиция знает всех этих промышленников, но она до сих пор не предпринимала против них никаких мер; может быть, некоторые полицейские были подкуплены; может быть, другие не чувствовали в себе довольно силы, чтобы бороться против этой страшной стоглавой гидры, но они всегда держались как можно далее в тени, выступая на сцену только в крайних случаях. Говорят, нынешнее правительство намерено действовать в этом отношении энергичнее, расширить власть полиции, ввести более строгие законы о проституции и бдительнее наблюдать за исполнением их. Сомнительно, чтобы эти меры привели к желанным результатам, когда зло кроется в самом строе общественной жизни. Воровство является в Лондоне совершенно организованным промыслом. Молодые люди, желающие изучить этот промысел, поступают в учение к более опытным мошенникам, которые уже успели посидеть в тюрьме раз пять, шесть. Для закоренелых плутов воровство обращается в ремесло, и даже в любимое ремесло. Директор одной тюрьмы рассказывал, что один из заключенных, отличный мастеровый, прямо объявил ему, что при выходе из тюрьмы опять станет заниматься воровством, а не честным трудом. По этому поводу газета «Times» удивляется, как могли выпустить из тюрьмы такого закоренелого преступника, отчего не оставили его в заключении на всю жизнь или, по крайней мере, до полного исправления.