Сборник: стихи и письма
Шрифт:
<16>
Там, над восторгом дум случайных
Тропа пленительных судеб, -
Шагов неузнанных и тайных
Отдохновительный Эреб.
– Но нет печали упоенней,
Нет – золотее тайника: -
Когда моей судьбою темной
Чужая молится рука.
Беги, забудь свои стремнины,
Свои счастливые труды:
Не на твоей земле единой
Оставь тяжелые следы.
<17>
Как
В весну бросаю сердце я:
И мысли в круг привычный сужены,
И отмирает жизнь моя.
О, сердце милое! не тебе ли
Пропели ровные часы!
Не пред тобой ли охладели
Сказанья ровныя росы!
Что жизни яростная пажить, -
Зов потревоженного дня:
Здесь легким роем звуков ляжет
Жатва немеркнущего огня.
Воспламенись в нежданный полдень!
Взыграй над кручами озер!
И пусть весна плакучая помнит
Слепящий, огненный простор.
Покинь спасительную дубраву
И радостно переходи…
Так что же делать! – брошу славу,
Те: руки, мысли и пути, -
И я поверю, что не иссякнет
Мне молчаливая глубина,
А только новой каплей капнет
Моя жемчужная весна. –
Как в уксус блеклую жемчужину
Весну я в сердце уронил!
И жизни милые очи сужены
На блеск весенних паникадил.
<18>
Проходит под пристань, молча,
негодуя курьерский вал:
Балки и рельсы дрогнут,
Скамеечка запоет.
Вздымает и на берег бросит
Семь сотен стеклянных пуль. –
Поет перебором море,
Циклопа радужный пульс.
Кто встанет, молу подобен,
На твой сапфир, изумруд, -
И вопли умрут, как закатом
Череп сгорит голубой.
Планирующая чайка,
Красные ножки вверх –
Крыла чисто-резаной решеткой
Брызг ловит налету.
О плещись, мой восторг синий, пламя!
Я и ты – мы живем....
Готово!
За шиворотом полтора стакана
Холодной – чорт! – воды.
Очевидная антиномичность
Философической судьбы.
1917. Ялта
<19>
Вот почерк, как костыль усталый,
Бумага твердая. И я.
Ландшафт микроскопично малый,
Но в нем струится песнь моя.
Не хочешь ли, мой брат, проведать,
Кто проходил бумажный грот,
Кто теплоту, усмешки, беды
Своею жизнью назовет.
Нанижет, регистратор мрачный,
На взора нить: стихи, огни
И вызовет на бой кулачный
Тень, разрисованную в дни.
Удар. – Отбит. И череп треснул.
Он
Хоть этот поединок честный
Не был похож на смертный бой.
Лежит – и рот открыл бедняга, -
Поэт! влюбленный! стань, иди!
Но нет, очей клокочет брага
И кости взломаны руки.
Над трупиком присев, вздыхаю:
Тогда он отряхнулся, встал
И мне сказал: - А я не знаю,
– Я, кажется, не опоздал,
– И я не хуже вас могу ведь
Жить, развлекаться и писать,
И лет, сказать примерно, девять
Я знал, как жить и как страдать.
Я не нашелся, что ответить,
Действительно, когда он прав:
И этот год утонет в Лете,
Как тот девятый костоправ.
1918
<20>
ИСПОЛНЕНИЕ
Ах, если б праздник неземной потребы,
Как пастырь, что благословляет хлебы,
И пестрых будней игры осенил.
Исполнена молитва Коневского;
Потреба ровная родной земле –
Созвездьем тянется в надзвездной мгле,
В туманности вращения живого.
И возвращение сие - так странно ново –
Иль мы живем с улыбкой на стебле?
Или на старом родины челе
Живописуется другое слово!
Но пестрых буден благостна игра,
Воскликновениям пришла пора:
И пастырь сребролукий для потребы
Нам с явною улыбкой говорит,
Благословив метафорные хлебы:
– Лирическое действо предстоит.
1913
<21>
ДЕНЬСКОЕ МЕТАНИЕ
Б. Л. Пастернаку
На столе колокольчики и жасмины,
Тютчев и химера с Notre Dame,
Да, но в душе годины, как льдины,
И льдины, как разломанный храм.
Ты войдешь в комнату. – Да, все то же:
Море потолка и ящерица-день;
Жизни пустынное ложе
Трепет и тень.
Принимай же холодную ласку эту –
Васильков и жасмина;
Тебе, поэту,
Одна, все горюет година.
1913
<22>
БЛАГОДЕНСТВИЕ
Благоухай, земли денница,
Остров пальм и белоногих зверей!
Не ассирийских херувимов
Каменнодушная чреда, -
Нет, эти голубые лица
Воздвигли звонкие города,
Поднимая на плечах неуловимых
Стебли египетских степей.