Сбывшаяся мечта
Шрифт:
Проплакавшись, они опять сели за стол, разговорились, Римма уже смело расспрашивала о муже. Свекровь, не таясь, выкладывала новости о Мише, как его состояние, как аппетит и так далее, а Римма вся так и загорелась ярким румянцем, глаза ее радостно блестели. «Как все-таки она любит моего сына, – подумала женщина, – а я, дура, чуть все не испортила».
Вошедший с улицы Юрий Будаевич с порога понял, что все хорошо, искренне обрадовался.
– Папа, завтра Мишу выписывают, поедешь с нами? – сияя, спросила Римма.
– Конечно, поеду. Какая хорошая новость. Это надо отметить, налей-ка, доча, еще чайку.
– Да,
Вечер прошел в теплой обстановке, Дыжид даже осталась у них ночевать. Дома ее никто не ждал, хозяйства не было, все отдала сыну после смерти мужа, поэтому она спокойно прилегла в комнате, которая всегда пустовала. Сейчас это была комната для гостей, но отец Михаила, когда строил дом, сразу отвел эту комнату себе, говоря, будем на старости лет жить с детьми, помогать нянчить внуков. Но не довелось ему пожить с детьми, умер, к сожалению, вот ей и надо сейчас перебираться к детям, что уж ей век одной доживать. Так думала Дыжид-абгай, лежа на широкой и мягкой кровати.
На следующий день они все вчетвером поехали в больницу. Михаилу было рано еще выписываться, но он упросил врача отпустить его домой, сообщила свекровь по дороге.
Подъехав к больнице, все вышли. Римма со свекровью направились в здание, а Аня с дедушкой остались на улице возле машины.
Уже подходя к палате, Римма невольно замедлила шаг и взглянула на свекровь. Та одобряюще ей закивала, и Римма решилась. Открыв дверь палаты, увидела, что Миша смотрит на дверь. Увидев жену, он обрадовался, это было видно по его сияющим глазам, на щеках сразу заиграл румянец:
– Ты пришла? Ты простила? Римма, как я соскучился.
Римма бросилась к нему и осторожно, чтобы не причинить боль, обняла мужа.
– Все хорошо, любимый, все хорошо, мы вместе, и мы поедем домой.
Миша не успел ответить, как дверь палаты снова открылась, пропуская врача. Он, видно, услышал ее последние слова, потому что сразу сказал:
– Нет уж, голубчик, никто вас не отпускал, я лишь просто сказал, посмотрим. Но рано, рано еще, не торопитесь.
Оба переглянулись, и Миша сказал:
– Все хорошо, доктор, я буду лежать, сколько понадобится. У меня все хорошо, я потерплю.
Врач вышел из палаты, и супруги еще долго не могли наговориться. Очнулись от стука в дверь. Оглянувшись, увидели Аню с дедушкой.
– Папа, папка, ты здесь? Пап, тебе плохо? Тебе больно? – участливо спрашивала дочка отца, а сама нежно гладила по загипсованной руке папу.
У Миши на глаза непроизвольно навернулись слезы, он постарался их скрыть, но, взволнованный нахлынувшим чувством стыда и раскаяния, нежности и любви, он просто молча и нежно обнимал свою девочку. А Аня будто понимала его, молча стояла и гладила отца по щеке, волосам. Римма тоже не могла сдержать слез, видя трогательную картину встречи отца с дочерью. Она понимала, что сегодня все меняется в их жизни, Миша многое понял и осознал. «Неужели все наладилось, неужели все будет хорошо», – вертелась в голове назойливая мысль. И верила в это, горячо верила.
Через месяц Миша вернулся домой. Римма не знала, как ему и угодить, не знала чем накормить, старалась все ему подать-принести. Даже Анечка как-то сказала совсем по-взрослому:
– Он что, маленький что ли, наш папа? Что ты его кормишь, как маленького, в кровати. Он что ли сам к столу не может
Они тогда посмеялись над словами дочурки, а Римма вспомнила слова Таси:
– Смотри, не бегай перед ним, не стелись, иначе опять посадишь на шею и все испортишь.
Но Римма решительно отогнала такие мысли и пошла по своим делам.
Что и говорить, Миша действительно изменился, стал нежным и добрым, как раньше, с дочкой подружился, часто они играли вместе, он лежа или сидя в кресле, а она рядом. И Римма радовалась этому. Но за месяцы болезни он совсем обленился, и, когда окончательно выздоровев, он вышел на работу, по-прежнему мало ей помогал дома, по хозяйству. Но Римма была довольна тем, что он не кричит, интересуется дочерью, редко, но стали выезжать, ходить в гости, в кино.
Прошло три года. Римма забеременела. Что и говорить, тяжело ей доставался малыш. У нее все время болели поясница и низ живота, тошнило первые шесть месяцев постоянно, гемоглобин упал, все время была угроза выкидыша. Римма провела полсрока в больнице. Михаилу пришлось бы туго, если бы не родители Риммы, которые по очереди жили у них дома, водили Аню в садик, смотрели за хозяйством. Мать, Дыжид-абгай, опять начала показывать характер, невестку не навещала в больнице, хотя после выписки из больницы сохранились хорошие отношения с невесткой.
– Человек непредсказуемый, как ветер, – сказала как-то Мише про мать соседка, пожилая старушка. – Семь пятниц на неделе. Тяжело ей с таким характером, и ей, и окружающим.
Да, права была бабушка, думал Миша, видя, что мать опять начала злобиться на Римму. Нет, она уже не скандалила, не кричала, зато очень редко приходила к ним, а приходя, всегда старалась съязвить что-нибудь в адрес невестки. Но Римма, к большому удовольствию Миши, сказала:
– Не переживай, я не держу зла. Такой уж она человек, что поделаешь. Но все равно она стала намного лучше, а ее высказывания иногда даже помогают мне. Все-таки она умудренная опытом женщина, есть чему поучиться.
С тех пор Михаилу стало спокойно, хорошо, ведь раньше он все время жил, как бы меж двух огней. «До чего же у меня умная и добрая жена», – думал Миша.
Но вот настал торжественный день. Римму тогда только собирались положить в больницу, чуть раньше срока, но малыш оказался еще торопливее. Утром Римма проснулась, заметив, что у нее отошли воды. Миша бегом ее в охапку и в больницу.
Роды были тяжелые, ребенок шел ножками, поэтому Римма промучилась более суток. Будь она в городе, ей бы сделали кесарево сечение, но в районной больнице не было возможности, приходилось терпеть. Боль была ужасной, раздирала всю изнутри, Римма старалась не кричать, но когда становилось слишком больно, она не выдерживала, и из груди вырывался какой-то утробный, похожий на звериный, крик.
Через двадцать девять часов Римма наконец разрешилась от бремени, лежала измученная, ко всему безучастная. Но тут она услышала крик малыша, повернула голову и увидела маленькое, голенькое существо, красно-синее, страшненькое.
– У вас мальчик, вес – 3100, рост – 49 см, – сказала Римме врач.
Римма чуть улыбнулась почерневшими, искусанными губами, затем закрыла глаза. Ей сейчас хотелось только спать-спать-спать. Но врачи еще долго возились с нею, зашивая ее, а Римма, отупевшая от боли, уже почти не замечала и спала, только изредка вскрикивая во сне.