Сбывшееся ожидание
Шрифт:
– … и принимаю ваш гешефт, – Босс докончил фразу и почтительно склонил голову.
Держателем финансов оказался Бабл. По знаку Шаевича он расстегнул находившуюся на коленях кожаную папку, и стал выкладывать оттуда на стол пачки стодолларовых купюр. Отсчитав пятнадцать, застегнул папку и воззрился на Босса. Его спутники смотрели туда же.
– Итак, мы договорились призвать преступника к ответу, значит, так победим, – резюмировал Босс. – Завтра буду в польском посольстве говорить с нашим дипломатом, мы сделаем необходимые звонки в Варшаву, и в кратчайшие сроки нелюдь выдадут российской стороне. Мои интересы, ваши интересы и важнейшие
Шаевич уточнил время очередного созвона или встречи, высказал пожелание – минимум два раза в день контактировать, чтобы иметь свежую информацию о продвижении общего дела. На прощание Босс долго жал руки – всем троим, приговаривая: «Никто кроме нас! Так победим!»
Когда они ушли несолоно хлебавши, он сложил деньги в портфель и позвонил в колокольчик официанту, чтобы принёс обед – бараний бок с мятным соусом, с картофелем и сельдереем.
Босс принял Лечи Вайнаха за ужином – в том же самом кабинете. Усадив его напротив себя – на то место, где несколько часов назад сидел Зеев Бабл, Босс уселся в своё кресло, находящееся напротив входа. Ещё до еды, прямо, откровенно, не ослабляя огонь фактов, он изложил ситуацию: депутаты Госдумы бузят, Генпрокуратура требует устроить показательный суд, нужные политики теряют рейтинг. Поддельные паспорта, хоть и совсем настоящие, но там на фотографиях – лица, знакомые каждому оперативнику. Выход такой: сдаться, подготовить и провести суд со своими присяжными, которые оправдают по всем статьям. После чего жить открыто, не скрываясь, имея на руках официально выданную индульгенцию.
– Ты же говорил – с Генпрократурой порядок, следствие приостановлено, – удивился Лечи. – Мы заплатили сколько им было нужно.
– Ну так сегодня днём возобновили – им дали по рогам из Кремля. Насчет денег – ничего платить больше не нужно, сам всё организую, на свои, в смысле из зарплаты, что ты мне ежемесячно платишь. Месячишко на нарах – а потом на Канарах!
Услышав про нары, Лечи поперхнулся говяжьей зразой:
– Мне нельзя: врач прописал постельный домашний режим. Подчеркиваю: ДОМАШНИЙ!
Доверительно склонившись, Босс сказал:
– Я тут беседовал с… людьми из Генпрокуратуры, они требовали отдать вас троих… на время, следствие по-быстрому, суд. Я пообещал… вынужден был, иначе всем нам болт, но не сказал, что отдам всех. Сказал: милиция арестует требуемую вами преступность. Но я не говорил, что под суд пойдут Вайнах, Радулов, Вахаев. Думаю, одного получат, и хватит. В итоге мы ударили по рукам и расстались. По правилам… по нашим правилам они смогут обратиться с повторной просьбой не раньше чем… созреет ситуация… полгода минимум. А через полгода ты будешь в Польше.
Лечи сделал уточнение:
– В Англии.
– А как же Польша? Ты же так хотел посетить Варшаву, град мазовецких князей, побродить по ботаническому саду, насладиться видами Старувки.
– Доктор сказал: лондонский климат мне больше подходит.
Босс вынужденно согласился на дополнительные хлопоты – организовать Лечи выезд в Великобританию. Больше за едой о делах не разговаривали. Ближе к концу встречи, за чаем, Лечи назвал имя того, кто будет чалиться: Умар. Хотелось бы проучить провинившегося Зазу, но он совершенно не умеет вести себя в обществе, чего доброго пришьёт кого-нибудь из прокурорских. По заказу не может, а сымпровизировать – запросто. Поэтому – Умар.
Босс
– Сейчас сидите тихо и не высовывайтесь, – подытожил Босс. – Как только я дам сигнал – сразу же собрался в пять минут и приехал по нужному адресу к нужному человеку. Всё будет расписано по минутам, поэтому без опозданий.
Глава 52
Уже стало традицией – проводить с Таней ночь накануне дня рождения, с пятого на шестое ноября, и Андрей ни в коем случае не хотел бы ломать этот славный обычай. Таня бы не воспротивилась, если бы оставшиеся дни и ночи Андрея также принадлежали ей одной, однако, в данном временном отрезке, – осень 2003 года, – этому было много препятствий.
Именно о них, об этих препятствиях, заговорил Андрей, едва прибыв в ночной клуб «Пиранья» вместе с Таней вечером пятого ноября. Соединить судьбы – было самым естественным логическим поступком после поездки на Кипр, где все профильные греческие и киприотские боги встали на сторону влюбленных и пожелали счастья в совместной жизни. Но как всё организовать (?!), имея столь запутанную финансовую ситуацию и множество обязательств перед серьёзными людьми, и эти обязательства получили нехорошую тенденцию к увеличению.
– Вексельный проект завершится только к концу декабря, и то – это только начало, полученную продукцию надо умудриться быстро продать, чтобы расплатиться с джигитами, – объяснял Андрей, сидя за стойкой бара с бокалом шампанского.
Таня, как казалось ему, слишком спокойно принимала объяснения, она подозрительно быстро отошла от киприотской волшебной эйфории и погрузилась в повседневную жизнь. Андрей ревновал, часто звонил ей из Петербурга, а начиная со второй половины августа стал чаще летать в Волгоград – практически каждую неделю, по выходным. При этом, имея на руках билет, раздираемый ревностью, он никогда не называл точную дату приезда: «может приеду», «не знаю как получится», а по прибытию в Волгоград звонил Тане, уже стоя возле её подъезда или являлся к ней домой без предварительного звонка. Но ему никогда не удавалось её подловить, что наводило на новые сомнения: хорошо шифруется??
Это недоверие лишь усугубляло его тревожный фон.
– Ты надолго? – спросила она, дослушав про вексели и про сложности на Совинкоме.
– Я только приехал, – напомнил Андрей, пытливо вглядываясь в её мерцающие в свете стробоскопов серо-зеленые глаза.
– Просто спрашиваю – ты опять меня подозреваешь в измене! – обиженно протянула она.
– Всё время жду, ожидаю какую-то подляну.
– Ну знаешь, если бы не твой день рождения… – оскорбилась она и отвернулась.
Андрей слез с барного стула, и зашёл с другой стороны, чтобы встать к ней лицом: