Сцены из жизни богемы
Шрифт:
— Но, черт возьми, должны же у нас быть какие-нибудь вещи! — вскричал Марсель, хватаясь за голову.
И он принялся тщательно обыскивать все закоулки обеих комнат.
Час спустя у него получился следующий наряд: клетчатые брюки, серая шляпа, красный галстук, одна перчатка, некогда бывшая белой, одна черная перчатка.
— При желании можно и другую перчатку выкрасить в черное, — заметил Шонар. — Но в таком костюме ты будешь напоминать солнечный спектр. Впрочем, ты ведь живописец, колорист…
Тем
Тут художник, уж совсем было отчаявшийся, заметил в углу старый сапог, служивший им помойным ведром, и схватил его.
— Как у клоуна! — бросил его насмешливый сожитель. — Один тупой, другой остроносый.
— Никто не заметит. Я их начищу ваксой.
— Идея! Теперь недостает только черного фрака.
— Да, за фрак я готов отдать полжизни! И правую руку в придачу, — воскликнул Марсель, кусая себе пальцы.
Тут кто-то постучался в дверь. Марсель отворил.
— Здесь живет господин Шонар? — спросил с порога незнакомец.
— Это я, — ответил живописец и пригласил посетителя войти.
— Сударь, — начал неизвестный, человек с внушающей доверие физиономией, типичный провинциал, — мой кузен очень хвалил мне вас как отличного портретиста. Сейчас я собираюсь ехать в колонии, куда меня направляют по делам нантские сахарозаводчики, и хотел бы оставить семье на память свой портрет. Вот почему я и пришел к вам.
— О, благое провидение! — прошептал Шонар. — Марсель, подай стул, чтобы господин…
— Бланшерон, — подсказал посетитель. — Бланшерон из Нанта, уполномоченный сахарозаводчиков, бывший мэр города В., капитан национальной гвардии и автор брошюры по вопросу сахароварения.
— Я чрезвычайно польщен, что ваш выбор пал на меня, — сказал художник, раскланиваясь перед уполномоченным сахарозаводчиков. — Какого рода портрет вы желаете?
— Миниатюру. Вот в таком духе, — продолжал господин Бланшерон, указывая на большой портрет, писаный маслом.
Уполномоченный, как и многие другие, всё, кроме стенных фресок, считал миниатюрой. Середины для таких людей не существует.
Простодушное признание посетителя сразу показало Шонару, с кем он имеет дело, а тут еще заказчик добавил, что хотел бы, чтобы портрет был написан первосортными красками.
— Я другими и не пишу, — заверил его Шонар. — Какой же величины желаете вы портрет?
— Вот такой, — ответил господин Бланшерон, указывая на огромный холст. — А сколько это будет стоить?
— Франков пятьдесят — шестьдесят. Пятьдесят без рук, шестьдесят с руками.
— Фу ты! Кузен говорил — тридцать.
— Это смотря по сезону, — ответил живописец. — В известное время года цены на краски сильно поднимаются.
— Скажите пожалуйста! Значит,
— Совершенно так же!
— Что ж, идет! Пятьдесят франков, — согласился Бланшерон.
— Это вы зря. За лишних десять франков вы имели бы руки, в них я вложил бы вашу брошюру о сахарном вопросе, что было бы весьма лестно.
— Пожалуй, вы правы.
«Черт возьми, — подумал Шонар, — еще немного, и я лопну от смеху и раню его осколками».
— Заметил? — шепнул он Марселю.
— Что?
— На нем черный фрак.
— Понимаю! Блестящая идея! Предоставь мне действовать.
— Итак, сударь, когда же мы приступим к делу? — спросил уполномоченный. — Мешкать нельзя, я скоро уеду.
— Мне и самому придется отлучиться по делам. Послезавтра я уезжаю из Парижа. Поэтому, если угодно, начнем хоть сейчас. Проведем основательный сеанс, и дело сразу подвинется.
— Но ведь скоро стемнеет, а при свечах рисовать нельзя, — заметил господин Бланшерон.
— Моя мастерская так оборудована, что можно писать в любое время, — возразил художник. — Соблаговолите снять фрак и сесть в позу, сейчас начнем.
— Снять фрак? Зачем?
— Но ведь вы сказали, что портрет предназначается для вашей семьи.
— Это верно.
— Значит, вас надо изобразить в домашнем виде, в халате. Так уж принято.
— Но у меня нет с собой халата.
— Зато у меня есть. Тут все предусмотрено, — ответил Шонар, подавая заказчику какое-то отрепье, испачканное красками. Почтенный провинциал проявил было нерешительность.
— Странный наряд, — проронил он.
— И притом драгоценный, — ответил художник. — Некий турецкий визир подарил его Орасу Берне, а господин Берне — мне. Я его ученик.
— Вы ученик Берне? — удивился Бланшерон.
— Да, сударь, имею честь быть его учеником. «Какая подлость, — мелькнуло у него в голове, — я отрекаюсь от своих кумиров!»
— И есть чем гордиться, — продолжал уполномоченный, напяливая на себя халат столь благородного происхождения.
— Повесь фрак господина Бланшерона на вешалку, — обратился Шонар к приятелю, многозначительно ему подмигнув.
— Вот повезло! — прошептал Марсель, хватая добычу и указывая на Бланшерона. — Постарайся подцепить аванс!
— Попробую! Но сейчас не об этом речь, одевайся поживей и удирай. Возвращайся к десяти, я его до тех пор задержу. А главное прихвати чего-нибудь пожевать.
— Прихвачу ананас! — ответил Марсель, исчезая.
Он мигом оделся. Фрак пришелся ему как по мерке, и юноша поспешил улизнуть через черный ход.
Тем временем Шонар принялся за работу. Уже совсем стемнело. Господин Бланшерон услыхал, как бьет шесть часов, и вспомнил, что еще не обедал. Он сказал об этом художнику.