Счастье на высоких каблуках

Хмельницкая Ольга

Дима принялся снимать вторую панель.

– Ты прекрасно выглядишь, – сказала Марина. – Ты мне сразу понравился. А что касается прорабов… Да был у меня как-то один прораб, чего уж скрывать.

Дима протянул ей вторую панель и принялся снимать третью.

– Ничего нет. Зови криминалистов, – сказала Марина, – пусть теперь ищут.

На улице горели фонари. Стекло в квартире Лены было пыльным и давно не мытым.

– И все-таки, – сказал Дима, – вот у тебя, допустим,

есть женатый любовник…

– А если мы узнаем или догадаемся, кто это, надо же еще будет его расколоть, – перебила Марина, – потому что формально он ни в чем не виноват. С моральной точки зрения, да, супружеская измена – это нехорошо, но в Уголовном кодексе такой статьи нет. А остальное надо доказывать.

– Можно взять на понт, – сказал Дима, – сообщить: я, мол, точно знаю, что он был любовником твоей сестры и что он – убийца Жанны, и посмотреть на реакцию. Жаль, что мы не знаем, кто это. Был бы Игорь или фотография… Но у нас ни того, ни другого.

– И Лены тоже у нас нет.

– Лена у него. Или лежит в сырой земле.

– Игоря мы так просто не найдем, – покачала головой Марина. – Думаю, он…

– Если он возьмет билет на поезд или самолет, если он хотя бы на минуту включит мобильный телефон, если он вернется домой – он у нас в руках, – сказал Дима.

Марина взглянула на него с уважением.

– И все-таки, – повторил Дима, – подумай. Вот у тебя есть любовник, которого ты никому по каким-то причинам не показываешь, скорее всего, потому, что он настаивает на инкогнито. Куда ты положишь его фотографию?

– Если я действительно люблю его, я буду носить фотографию с собой, – сказала Марина, – но это так, чисто теоретическое соображение. Я не буду этого делать. Я не способна носить у сердца чью-то фотографию. Я вообще не сентиментальна, рюшечки и уси-пуси – это на самом деле не по-женски. Это по-детски. А я – взрослая женщина.

Он скользнул взглядом по ее женственной фигуре.

– Я понял твою мысль, – сказал он. – И все-таки никто не поймет твою сестру лучше, чем ты.

– Обычно фотографии носят в портмоне. При себе, – сказала Марина. – Но вряд ли в нашем случае это возможно.

– Подкладка пальто или куртки? Карман? За подкладкой в сумке?

– Все не то. Место, ко всему прочему, должно быть непромокаемым. Ведь это ценная фотография, лицо любимого человека.

– Визитница? Кошелек? Футляр для очков?

– Ближе, – сказала Марина. – Особенно визитница и футляр для очков.

– Тепло?

– Думаю, да.

– Может быть такое, что он требует от твоей Лены фотографию, а она в этот момент находится с ней?

– Тогда моей сестры уже нет в живых.

Дима задумался.

– Если он явится за своей фотографией, мы получим ответ на свой вопрос.

– Но он пока не явился. И это плохо.

Дима наклонился вперед.

– Он может ждать, пока

Лена скажет ему, где искать. Понимаешь? Ему нет резона, как нам, перерывать всю квартиру. Ты говоришь, что мысленно слышала, как сестра зовет тебя.

– Да. Но я трезвый человек с логическим складом ума, – сказала Марина, – этого не может быть.

– Может, – сказал Дима. – Поверь. Может. И дело не в мистике, а в подсознании. Твое подсознание может знать ответы на вопросы, по поводу которых сознание пребывает в полном неведении. Это давно известно… Фрейд, Юнг. Так что не игнорируй свои идеи, особенно если они берутся неизвестно откуда.

Лена сидела на земле и смотрела вверх. У нее болела шея, но она не хотела видеть мокрую и осклизлую глину, грязный ручеек, торчащие корни, которые, как казалось, тянули к ней руки… Поэтому Лена смотрела вверх, на серп Луны, который иногда закрывали легкие весенние облака.

Сквозь решетку светила луна. Вдруг послышался шорох. Кто-то шел по лесу.

– Помогите! Помогите! – закричала Лена, окончательно срывая горло.

Кто-то наклонился над решеткой. В яму сверху посыпались комья глины.

– Орешь? – спросил человек. – Ну ори, ори.

Лену скрутило от ненависти.

– Скажи, где фотография, и я тебя вытащу, – сказал голос.

Теперь луны не было видно.

– Сначала вытащи, – сказала Лена, испытывая острое желание вцепиться ему в горло.

– Ну, продолжай гнить.

Человек отошел. В яме снова стало светлее.

– Вытащи, я покажу! – хрипло крикнула Лена.

– Не надо торговаться. Продолжай гнить, – повторял человек.

Теперь шаги удалялись.

– Спокойной ночи, – сказала Марина.

Она пошла в спальню и закрыла за собой дверь. Дима остался сидеть в гостиной перед телевизором. Махровый халат, новые тапки, волосатая грудь, лысая голова, чашка чая в руке.

Марина провалилась в сон мгновенно. Дима задремал на диване перед телевизором. Он часто засыпал под телевизор. Прожив сорок лет, он так и не нашел никого, с кем бы ему было приятно засыпать. Через час он проснулся от крика Марины. Она орала громко, словно обезумев, сидя в своей спальне на кровати, вся в поту, бледная и с растрепанными волосами.

На ней не было косметики, но так она была даже еще краше.

– Тихо, тихо, – сказал Дима, обнимая ее за плечо.

Она перестала кричать и начала плакать, железная красавица с нежным, как мякоть спелого манго, нутром. От нее отлично пахло, чем-то таким здоровым и терпким, как свежесрезанные полевые майские цветы.

Она перестала плакать и попыталась освободиться от его объятий.

– Прости, – сказала Марина, – прости. Мне приснилось, что моя сестра сидит в яме. В лесу. Кошмар. Во всех смыслах.