Счастье в декларацию не вносим

Снежинская Катерина

Капитан открыл рот, собираясь спросить, о какой гостиной идёт речь, вот только не успел.

Его матушка всегда уверяла, будто отличается долготерпением, но даже для такой снисходительной особы десять минут ожидания перебор. Потому дверь в спальню капитана и распахнулась, впустив ниру а’Дагд во всём её великолепии: золотистое плотное облако пыльцы с лёгким розоватым оттенком, неприятно напомнившее о сладкой тянучке и купидонах; тонкие крылья бабочки-кометы и море, просто океан великодушия.

– Разве я тебя этому учила? – свирепым драконом рявкнуло нежное

создание, вряд ли способное достать макушкой сыну даже и до пояса.

– И чему ты меня не учила? – кротко поинтересовался Алек, поспешно прикрываясь одеялом.

– Ты пьёшь!

– Я ещё и ем, – скромно признался а’Дагд.

– Заводишь себе девок!

– Мама, честное слово, они заводятся без моей помощи. И, как минимум, за восемнадцать лет до нашего знакомства.

– Ты меня не встретил!

– Я понятия не имел о твоём приезде.

– Где твое уважение к родителям?

– При мне.

– Не заговаривай мне зубы!

– Даже и не пытаюсь.

– Молчать! – ефрейторским гавком гаркнула любящая маменька, остервенело трепеща крыльями и треснула непокорное дитя по макушке зонтиком.

Зонтик габаритами не впечатлял, впрочем, нежная родительница тоже, поэтому искры из глаз у Алека не посыпались, просто в ушах зазвенело, голова резка потяжелела, а ещё в спальне потемнело сумеречно.

– Не смей перечить матери! – нира а’Дагд без сил рухнула в кресло, предобморочно обмахиваясь ладошкой. – Во-первых, это небезопасно, а, во-вторых, бесполезно. Кто на этот раз, болван?

– Вероятно я, – задумчиво протянул капитан, потирая макушку.

Череп под ладонью казался странно чувствительным и подозрительно мягким. Хотя, наверное, кости тут были совершенно ни при чём, просто шишка набухала.

– Ты болван – это абсолютно точно, – великодушно пояснила маменька. – А я спрашивала, кто она?

Алек подумал, но решил, что одной шишки с утра пораньше с него достаточно и переспрашивать, о ком идёт речь, не стоит.

– Девушка, – ответил просто.

– Уже хорошо, – фыркнула фея. – Подробности!

– Меня умиляет твоя вера в мои возможности. Она человек.

– Что? – моментально взвилась мать. – Тебе сколько лет, дитя моё? Когда до тебя дойдёт: голова – это не только болванка для вашего шлема, она ещё и думать умеет! По крайней мере, теоретически. Ты понимаешь, насколько важна чистота крови для нас, сеидхе?

– Мама, ты фея, – терпеливо напомнил Алек.

– Ну так ведь не кентавр!

– Эли тоже не кентавр.

– Зато наверняка кобыла. Хватит с нас чёрненьких наследничков.

– От неё чёрненькие никак не получатся.

– Благословения не дам, – мрачно пообещала матушка.

– Да я и не просил.

– Наследства лишу!

А’Дагд промолчал: напоминать родителю, что в наследство она может только долги оставить всё-таки не слишком вежливо.

– Ладно, хорошо. Порази меня, – смилостивилась матушка, видимо без посторонней помощи сообразив, что в праведном гневе своём зарулила куда-то не туда.

– Назови хоть одну причину, почему я тебя поражать должен? – хмыкнул

непочтительный сын. – Но желательное это сделать позже, за завтраком. Или чуть раньше, но, по крайней мере, дав мне надеть штаны.

– Я тебе назову десяток причин и немедленно, – фея одарила отпрыска кривоватой фамильной а’дагдовской усмешкой, – потому что голым задом меня не удивишь, тем более твоим, слава Хранителям, не так уж давно я его подтирала. Итак, во-первых, я могу с этой девицей и самостоятельно познакомиться. Во-вторых…

– Достаточно, – поднял руку Алек, – первого хватит.

– Ну так порази меня, – повторила коварная мать, довольно складывая руки на животе.

– Это не сложно, – хмыкнул капитан, прочесав шевелюру пальцами. – Эли какая угодно, но только не обычная. Вот объяснить такое нелегко.

Нира а’Дагд демонстративно зевнула, прикрывшись ладошкой.

– Сын мой, лучше пей. Песня «Она не такая, она растакая» наводит тоску.

– И часто ты её от меня слышала?

– Это значит только, что ты поглупел позднее, чем положено приличному мужчине.

– Ну ладно, – сеидхе тоже усмехнулся, откинулся на подушках, отзеркалив материнскую позу – сложил руки на груди. – Давай так, не о ней, но про неё. У неё есть секретарь, оборотень. Родился в Полуночном мире, в клане, который сами перевёртыши называют отмороженным. Понимаешь, какие у них нравы? Так вот этого Рернега, служащего теперь секретарём на таможне, то ли при рождении уронили, то ли на него собственная окраска повлияла – у него шкура трёхцветная, как у кошки. Короче говоря, он педант, очень застенчив, убежденный противник насилия, да ещё антрополог-самоучка.

– Бедный мальчик, – согласилась нира.

– Ты примерно представляешь, какими методами родственник его перевоспитывали? Однажды сильно перестарались. Он пытался уползти подальше от… воспитателей, но наткнулся на пост Эли, а поскольку был фактически при смерти, сумел его увидеть.

– И она его, естественно, обогрела и выходила? Какое благородство с состраданием! – заключила фея, видимо, не считающая духовные ценности особо значимыми.

– Конечно. А ещё выбила для него вид на жительство и право работы в Рагосе. Выплатила выкуп клану, продав кое-какие драгоценности, доставшиеся в наследство от тётки. Короче, взяла под крылышко, так сказать, стала родной матерью.

– Настолько хорош в постели? – приподняла бровь матушка.

– Не знаю, не пробовал, – заверил а’Дагд. – Эли тоже.

– Это она тебе рассказала?

– Необходимости не было, самостоятельно узнал.

– Верю, верю, – выставила ладони нира. – Вот только, сын мой, зачем тебе вторая мамочка? Ведь, кажется, уже есть одна. Или я чего-то не поняла? Тебя в ней привлекли другие качества?

– Угадала, – проворчал Алек и, наплевав на все правила приличия, полез из постели.

– Неужели доброта, искренность и прочая дребедень? Сердце моё, такие качества бесценны, с этим спорить я даже и не собираюсь. Вот только не потому, что стоимость так уж высока, а потому, что даром никому не нужны.