Счастливая девочка растет
Шрифт:
Сначала пошла в магазин на Садовом, где мы Мамочке с Ёлкой чашку покупали. И ходить было нечего — всё очень дорого. Поехала на троллейбусе в Центральный универмаг — там чуть с ума не сошла, два-три подарка можно купить, но шесть — никак не получается. Ещё несколько дней думала и поняла: будет сложно, но время-то идёт! Значит, так: сейчас, пока не придумала ничего умного и правильного, куплю полкило зефира — его все очень любят! — и устроим вечернее чаепитие с зефиром!
Зефир стоит 50
Купила на Мещанской в коммерческом магазине полкило зефира — и устроили мы вечернее чаепитие. Все сидели, радовались, ели зефир, запивали его чаем и рассказывали интересные и смешные истории.
Мамочка потом погладила меня по голове!
Уже декабрь, каждый день ездить в магазины я не могу — две школы! И я, когда нет музыкалки, всем говорю, что иду гулять, только Анночке говорю, что хочу всем сюрприз сделать к Новому году. Какой — не говорю, слово с неё взяла, что она никому не расскажет, она слово не нарушит, — и еду в магазин. Пока ничего не решила, не получается по деньгам, но ещё до Нового года есть время.
И вдруг в середине декабря вечером за ужином Мамочка говорит, что отменили карточную систему! В школе об этом говорили: карточки отменили — это очень здорово! Но ещё сказала Мамочка, что все деньги, которые есть у человека «на руках», будут обменивать один к десяти.
— Как это один к десяти? — спрашиваю.
— Предположим, было у тебя двести рублей на руках, не в сберкассе, — объясняет Мамочка, — теперь за неделю ты должна их обменять в сберкассе на новые деньги, но дадут тебе не двести рублей, а двадцать. — И Мамочка внимательно на меня смотрит.
— А цены? — спрашиваю и уже волнуюсь.
— Цены прежние, — говорит Мамочка.
Ух ты, какая неожиданность! Нет, гадость какая, думаю. Какое свинство — у меня было 175 рублей, а теперь будет 17,5?
— Так что же это получается? — спрашивает Ёлка и откидывает голову назад. — Изъятие денег у населения?
— Да! — отвечает Мамочка ей спокойно. — Но всех прошу, — и Мамочка смотрит по очереди на нас троих, — обсуждать это только дома!
— Опять людей ограбили! — говорит Бабушка и качает головой.
— Да, ограбили, — говорит Мамочка спокойно, но лицо у неё уже костяное, — и пострадают, как всегда, самые бедные.
— Девяносто процентов населения! — сообщает Ёлка.
А Папа всё время молчал и думал. Потом вдруг говорит:
— Бывали времена и похуже!
Это он про что, думаю? Какие времена были хуже?
Мамочка встаёт и говорит:
— Ужин окончен, все могут выйти из-за стола!
Идёт к себе в спальню, за буфет,
— Нинуша, не в деньгах счастье! Не расстраивайся, я понимаю, что ты хотела всем на Новый год сделать подарки!
Я просто обалдела — откуда она это знает и как она это поняла?
— Осталось у тебя семнадцать пятьдесят — на это сейчас ничего не сделаешь! Но ты уже сделала самое главное — зефирный ужин! — Мама меня обнимает.
— Я так себя ругаю! — жалуюсь ей. — Ведь я на эти деньги могла столько всего вкусного купить ещё, а я всё думала и думала!
— Больше вкусного, меньше вкусного — не важно! Важна твоя любовь ко всем. Иди, родная, уже поздно!
Мишенька спит, Бабуся на кухне, а мы с Ёлкой ругаем «тех, кто это сделал». Я составляю раскладушку и ругаюсь, чертыхаюсь и говорю, что всё это страшное свинство! Ёлка тоже что-то шипит и говорит, что это жуткое свинство!
Анночка сидит у себя на кровати в ночной рубашке, непонятно о чём думает, потому что у неё очень ясное, даже немножко улыбающееся лицо.
И вдруг говорит приветливо, как-то очень по-детски:
— Обманули дурака на четыре кулака!
Мы с Ёлкой сначала замерли, а потом начинаем тихо хохотать.
— Но не на четыре, — хохочет Ёлка, — а значительно больше!
Фотография с этажерки
Вообще, в последнее время мне многое не нравится!
Папа с Мамой как-то незаметно стали называть друг друга Папа и Мама! Раньше они были Мышка и Ёжик, Жоржик и Вака! Ведь они не папа с мамой друг другу? Тогда почему?!
Папа часто стал уезжать очень надолго — я знаю, что это по работе, но мне же тоже с ним хочется поговорить!
Потом, наше правительство, как сказала мне Ёлка, ограбило собственный народ — это вообще понять невозможно!
Папа сказал, что «были времена и похуже».
И ещё куда-то пропала фотография с Маминой этажерки — и мне кажется, что она не просто так пропала.
Эту фотографию балерины на одной ножке с правой рукой, закинутой за голову, я помню ещё до войны. И тогда же, до войны, я помню, Мама часто брала её в руки и смотрела на неё. И когда мы вернулись из эвакуации, фотография была! А потом, года два назад, она пропала.
Я помню, как-то раз, ещё давно, когда она стояла на этажерке, я спросила:
— Мамочка, кто это?
Мамочка ответила:
— Олечка Малеина, лучшая подруга в моей жизни! Мы с ней в Ленинграде в балетном училище учились.
Мамочка рассказывала ещё тогда, что она училась в балетном училище, потом порвала себе связку на ноге и ушла из училища.
— А где эта Оля сейчас? — спросила я.
— Она ещё до моего ухода уехала с семьёй в Прибалтику, по-моему, году в двадцать втором.